Таинственный Рафаэль

Если судить по портрету кисти Рафаэля, Джованни был человеком полным, добродушным, с тонкими руками, «питавшим большое пристрастие ко всякой философии, в особенности же к алхимии»[49], как пишет Вазари. Совсем непохожим на Юлия II. Ему не по душе было командовать армиями. С детства его готовили к церковной карьере: в семь лет апостольский протонотарий[50], в восемь аббат в Монтекассино, в четырнадцать – кардинал. Он мог бы стать самым молодым папой в истории, если бы в 1492 году не умер неожиданно его отец, а затем и Иннокентий VIII, его покровитель. Выборы его на папский престол прошли неожиданно: видимо, кардиналы решили голосовать за него, полагаясь на его слабое здоровье. Но им пришлось убедиться в собственной ошибке: он провел на престоле семь долгих лет – период, достаточный для того, чтобы нанести непоправимый урон образу Церкви. Именно против него выступил монах-августинец Мартин Лютер, который заговорил о распущенности ватиканского двора – и спровоцировал начало протестантской реформации. Папа действительно вел себя весьма скандально.

Горделивый и самовлюбленный, он велел Рафаэлю изменить на ходу проект оформления папских апартаментов, где прежде всего он потребовал изменить последнюю сцену в станце д'Элиодоро. «Встреча Льва Великого с Аттилой» (см. иллюстрацию 23 на вкладке) вышла весьма странной. Папа и один из кардиналов получили одинаковые черты лица: Санти, который начинал писать эту сцену при жизни Юлия II, расположил Джованни де Медичи за спиной Льва Великого. Но как только того избрали понтификом, тот потребовал от художника изобразить его папой, защитником Рима от нападений вражеских войск. Никто не посчитал, что необходимо устранить повтор… «чем больше, тем лучше» – подходящий принцип для прославления столь экстравагантного папы.

На фреске Рафаэль повторил схему, опробованную в других сценах: группа священников предстает спокойной и серьезной, их защищают святые с мечами в руках. Перед ними развернулась картина жестокого поражения варваров под предводительством Аттилы, который в панике оглядывается назад.

На заднем плане нет и следов от привычных уже архитектурных декораций, но Санти выстроил пейзаж так, чтобы действие с берегов Минцио – где все и произошло на самом деле – перенести к стенам Рима. На правом краю видна гора Монте Марио, где горят вражеские костры, а слева несет свои воды Тибр, отделяющий захватчиков от призрачного Колизея и арок древнего акведука.

В первый раз на картинах Рафаэля появились античные руины.

И это не случайно.

Возврат к Античности

Слишком часто о правлении папы Льва X говорили только в связи с его малопримечательной деятельностью на престоле. На самом же деле его культурная программа куда глубже, чем кажется. При нем языческой античности наконец было уделено должное внимание, и Санти взял на себя ключевую роль в этом процессе.

Джованни де Медичи открыл кафедру греческого языка в Римском университете, а кроме того, поручил Рафаэлю подробно исследовать все находящиеся в городе древности.

Когда в 1514 году умер Донато Браманте, выбор нового архитектора для руководства строительством собора Св. Петра сразу же пал на его земляка и коллегу Санти. Хотя до этого он прославился отнюдь не проектированием крупных зданий, художник со свойственной ему амбициозностью не отказывается от этой должности и в итоге взвалил на себя огромное количество различной работы. Он не только писал множество портретов, но и продолжал роспись в станцах, продумывал серию гобеленов, которые папа Лев X хотел развесить в Сикстинской капелле, и активно участвовал в оформлении виллы для банкира Агостино Киджи. Как ему удавалось со всем этим справляться, не знал даже он сам.

Я ищу прекрасных форм, свойственных Античности, и боюсь, что лечу слишком высоко на крыльях Икара.

В одном из писем, адресованных Бальдассаре Кастильоне, Рафаэль признался в своих трудностях и даже иронизировал: «Наш дорогой повелитель, желая оказать мне честь, взвалил на меня тяжелейшую ношу – заботу о строительных работах в Св. Петре. Надеюсь, меня там не похоронят, особенно учитывая, что мой проект понравился его святейшеству и он похвалил многие из моих находок. Но мне хотелось бы большего. Я ищу прекрасных форм, свойственных Античности, и боюсь, что лечу слишком высоко на крыльях Икара. Мне освещает путь Витрувий, но одного его недостаточно».

Рафаэль хотел достичь совершенства, но боялся оказаться слишком амбициозным и разделить судьбу Икара. При этом он понимал: для того чтобы не допустить значительных ошибок, нужен «возврат к Античности». Это новая концепция красоты, которой надлежит следовать, вполне сознательно и не боясь эксцессов.