Таинственный сад. Маленький лорд Фаунтлерой

Дверка в заросшей плющом стене была приотворена – в сад вошла женщина. Она вошла с последними словами гимна и остановилась, глядя на них и слушая. Солнечный свет, струясь среди листвы, мягкими бликами ложился на её длинную синюю накидку, её приветливое свежее лицо улыбалось, и вся её фигура на фоне заросшей плющом стены казалась нежно раскрашенной иллюстрацией из книжек Колина. Её светящиеся добротой глаза вбирали всё: и детей, и Бена Везерстафа, и зверюшек, и распустившиеся цветы. Хотя она и пришла незваной, никто не ощутил, что она здесь лишняя. А у Дикона глаза радостно засветились.

– Это матушка – вот кто! – крикнул он и побежал к ней по траве.

Колин двинулся вслед за Диконом, а за ним и Мэри. Сердца у обоих громко забились.

– Это матушка! – повторил Дикон, подбегая к ней. – Я знал, что ты хочешь её видеть. Я ей сказал, где дверка!

Зардевшись от робости, Колин важно протянул руку, пожирая глазами её лицо.

– Я, ещё когда болел, хотел вас увидать, – сказал он. – Вас, и Дикона, и тайный сад. Раньше я никогда никого и ничего не хотел видеть.

Заглянув в поднятые к ней глаза, она внезапно изменилась в лице. Краска залила ей щёки, уголки губ задрожали, глаза затуманились.

– Голубчик ты мой! – произнесла она вдруг дрогнувшим голосом. – Голубчик ты мой!

Это вышло само собой: она не назвала его «мастером Колином», а почему-то сказала: «Голубчик мой!» Так она могла бы сказать Дикону, если бы её что-то тронуло в его лице. Колину это понравилось.

– Вы удивляетесь, что я здоров? – спросил он.

Она положила руку ему на плечо и улыбнулась вновь заблестевшими глазами.

– Да уж конечно! – сказала она. – А потом, ты так похож на свою мать, что у меня просто сердце дрогнуло.

– А как вы думаете, – спросил с сомнением Колин, – моему отцу это будет приятно?

– Конечно, голубчик, – отвечала она и с лёгкостью похлопала его по плечу. – Он должен вернуться домой! Он должен поскорее вернуться!

– Сьюзен Сауэрби, – проговорил Бен Везерстаф, приблизившись, – ты только взгляни на его ноги. Ну что? Два месяца назад они были что твои барабанные палочки. А кое-кто говорил, что они ещё и кривые! Взгляни-ка на них сейчас!

Сьюзен Сауэрби мягко засмеялась.

– Скоро они совсем окрепнут, – отвечала она. – Пусть себе играет и работает в саду, пусть побольше ест и пьёт вволю свежего молочка, и они так окрепнут, что во всём Йоркшире других таких не сыщешь. Слава тебе, Господи!

Она положила руки на плечи Мэри и по-матерински вгляделась в её лицо.

– И ты тоже! – заметила она. – Ты уж почти сравнялась с нашей Лизбет Эллен, такая же здоровая, как она. И знаешь, ты на свою матушку становишься похожей. Право слово! Мне наша Марта говорила – это ей миссис Медлок сказала, – что твоя матушка была красавица. И ты, когда подрастёшь, будешь что румяная розочка, благослови тебя Господь!

Она не стала говорить, что, когда Марта пришла домой и описала некрасивую бледную девочку, она не поверила словам миссис Медлок. «Так не бывает, чтобы у красивой женщины дочка была до того неприглядной», – убеждённо заявила она.

У Мэри не было времени следить за тем, как меняется её лицо. Она только знала, что выглядит «иначе» и что волосы у неё стали гораздо гуще и растут быстрее. Но, вспомнив, с каким удовольствием она любовалась когда-то «мемсахиб», она порадовалась, что со временем будет, возможно, походить на неё.

Сьюзен Сауэрби обошла вместе с детьми весь сад, выслушала всю его историю и оглядела каждый куст и каждое дерево, что ожили за это время. По одну руку от неё шёл Колин, а по другую – Мэри. Оба поглядывали на её доброе румяное лицо и в душе дивились тому, как с нею хорошо – до того тепло и покойно! Казалось, она их понимает, как Дикон понимает своих зверюшек. Она склонилась над цветами и беседовала с ними словно с детьми. Ворон неотступно следовал за нею, раза два он каркнул и взлетел, как к Дикону, к ней на плечо. Когда ей рассказали про малиновку и первый вылет птенцов, Сьюзен Сауэрби тихо рассмеялась мелодичным гортанным смехом.

– Учить их летать, – сказала она добродушно, – всё равно что учить детей ходить. Я небось вся бы истревожилась, если б у моих были крылья вместо ног.

Она до того их очаровала, что в конце концов они поведали ей о Магии.

– А в Магию вы верите? – спросил Колин после того, как рассказал об индийских факирах. – Надеюсь, что верите.

– Верю, голубчик, – отвечала она. – Как это назвать, не знаю, только разве дело в слове? Небось во Франции это ещё как-то называется, а в Германии опять же иначе. Тебя та же сила исцелила, что заставляет семена прорастать, а солнце светить. Это Добрая Сила. Ведь это только мы по глупости полагаем, будто важно знать, как это точно называется. А Великая Добрая Сила об этом не беспокоится, а знай себе творит миллионы миров, подобных нашему. Храни свою веру в Великую Добрую Силу, помни, что она наполняет весь мир – как бы там её ни назвать! Когда я входила в сад, вы как раз её славили.