Таинственный сад. Маленький лорд Фаунтлерой

– Лучше всего Магия действует, когда работаешь, – говорил он. – Это ощущаешь каждой клеточкой и каждым мускулом. Про кости и мускулы я буду книжки читать, а про Магию я сам книгу напишу. Я к этому сейчас готовлюсь. Всё время узнаю́ что-то новое.

Он помолчал – они поняли, что он, как обычно, обдумывает новую лекцию. Потом он вдруг бросил совок и выпрямился. Должно быть, решили Мэри и Дикон, он вспомнил о чём-то. Колин выпрямился во весь рост и восторженно раскинул руки. Лицо его раскраснелось, а в глазах блеснула радость. Его осенила какая-то чрезвычайно важная мысль.

– Мэри! Дикон! – воскликнул он. – Вы только взгляните на меня!

Они бросили полоть и уставились на него.

– Помните то утро, когда вы впервые меня сюда привезли?

Дикон внимательно смотрел на него. Как заклинатель зверей, он видел многое, что было скрыто от большинства; обычно вслух он об этом не говорил. Кое-что он увидел сейчас в Колине.

– Уж конечно помним, – отвечал он.

Мэри тоже внимательно посмотрела на Колина, но промолчала.

– Минуту назад, – продолжал Колин, – я сам вспомнил то утро. Увидел свою руку с совком и как я копаю – и вскочил на ноги, чтобы себя проверить. Но это правда! Я выздоровел! Выздоровел!

– Да, это так! – подхватил Дикон.

– Я выздоровел! Выздоровел! – снова повторил Колин.

Кровь бросилась ему в лицо.

Конечно, он и раньше догадывался об этом – он размышлял и надеялся; но в этот миг что-то вдруг словно пронзило его насквозь – его охватила такая уверенность и такой восторг, что он не мог сдержаться.

– Я буду жить и жить и никогда не умру! – воскликнул он с торжеством. – Я столько всего узнаю! О людях и животных… обо всём, что растёт… как Дикон… и буду всё время заниматься Магией. Я выздоровел! Мне хочется… мне хочется кричать об этом на весь свет – хочется радоваться и благодарить!

Бен Везерстаф, возившийся возле розового куста, оглянулся.

– Можешь спеть Славословие, – предложил он сухо.

Сам он во всё это не очень-то верил, а потому в голосе его не слышалось особого благоговения.

Но Колин был любознателен – о Славословии он слышал впервые.

– А что это такое? – спросил он.

– Дикон может тебе спеть, – ответил Бен Везерстаф. – Ручаюсь.

Дикон отозвался со своей всепонимающей улыбкой заклинателя.

– Славословие Господу в церкви на Рождество поют, – пояснил он. – А матушка говорит, что жаворонки по утрам, как проснутся, так тоже его запевают.

– Если она так говорит, значит это хорошая песня, – сказал Колин. – Сам я никогда в церкви не был: я ведь болел. Спой, Дикон. Я хочу услышать.

Дикон воспринял его просьбу просто, без смущения. Он лучше самого Колина понимал, что с ним происходит. Понимал инстинктивно, сам не отдавая себе отчёта в этом. Он снял шапку и с улыбкой огляделся.

– Шапку надо снять, – сказал он. – И ты, Бен, тоже сними. И надо, знаешь, встать.

Колин стащил шапку с головы, не отводя глаз от Дикона; солнце играло на его густых волосах. Бен Везерстаф тяжело поднялся с колен и последовал его примеру с недоумённым и недовольным выражением на лице, словно и сам не знал, зачем это делает.

Стоя среди деревьев и розовых кустов, Дикон просто, деловито и старательно запел сильным мальчишеским альтом:

          Хвала Небесному Отцу,
Всего живущего Творцу,
Раздайся, наш напев простой
Во славу Троицы Святой![4]
Аминь.

Он кончил. Бен Везерстаф стоял не двигаясь и, выдвинув вперёд упрямый подбородок, беспокойно поглядывал на Колина. Лицо Колина было задумчиво, во взгляде светилось восхищение.

– Какая прекрасная песня! – промолвил он. – Мне она нравится. Я то же самое чувствую, когда мне хочется кричать, как я благодарен Магии.

Он замолчал и недоумённо задумался.

– Возможно, это одно и то же. Как найти точные слова? Дикон, спой-ка эту песню ещё раз. Давай попробуем, Мэри. Я тоже хочу её петь. Это моя песня. Как там начинается?

          Хвала Небесному Отцу…

И они пропели Славословие ещё раз. Мэри и Колин очень старались; голос Дикона звучал так громко и выразительно, что, когда запели вторую строку, Бен Везерстаф хрипло откашлялся, а на третьей – громко, с чувством подхватил. Когда замерла последняя нота, Мэри заметила, что с ним происходит то же, что и тогда, когда он убедился, что Колин не калека: подбородок у него дрожал, он то моргал, то широко открывал глаза, и по его старым морщинистым щекам текли слёзы.

– Раньше я в Славословии никакого смысла не видел, – проговорил он сипло, – но, может статься, со временем передумаю. И вот что я вам ещё скажу: ты, Колин, на этой неделе уже пять фунтов прибавил, добрых пять фунтов.

Но Колин его не слушал. Он удивлённо смотрел в другой конец сада – что-то привлекло его внимание.

– Кто там входит? – спросил он быстро. – Кто это?