Читаем Таинственный Ван Гог. Искусство, безумие и гениальность голландского художника полностью

В 1884 г. в Нюэнене проживают четыреста тридцать ткачей. Производство льна составляет лишь малую часть их дохода: основным источником средств к существованию является работа в полях, которая в период непогоды уступает место ткацкому делу.

Из Гааги к Винсенту приезжает ван Раппард: он не отвернулся от друга, несмотря на нелицеприятные отзывы Мауве. Они вместе отправляются в крестьянские дома писать простых мужиков и баб за работой – те же готовы терпеть некоторые неудобства за скромное вознаграждение. Должно быть, просьба позировать для портрета показалась несколько странной – крестьяне никак не ожидали, что могут представлять для художников какой-либо интерес. Однако за небольшую сумму они готовы простить молодым живописцам причуды.

В глазах Ван Гога писать повседневную жизнь крестьян означает войти в их жизнь, потрогать руками то, что собираешься перенести на холст, слышать шум швейной машинки, который затем предстоит передать в изображении, вдыхать аромат дерева и специфический запах ткани, наблюдать за мерным движением шпульки и за пылью, поднимающейся от сотканного полотна в маленькой комнатушке, которая служит одновременно мастерской, столовой, спальней и детской.

Я посетил дома ткачей, и меня поразило, насколько это трудоемкое и вредное производство. Ткачи работают молча, внимательно выбирают цвета и слушают, как стучат, касаясь глиняного пола, инструменты. Сегодня уже не найти старинных ткацких дубовых станков, напоминающих своим темным цветом хоры в соборе, с высеченной датой производства. Бледное солнце пробивается сквозь узкое оконце, слабо освещая комнату с низкими потолками и закопченными балками. Ткачи, серые от пыли, быстро и нервно перебирают пальцами, не останавливаясь ни на секунду. Прогулявшись по Нюэнену, по его аллеям, обрамленным густой листвой орешника, легко ощутить, почему Винсента и Антона так притягивал ритмичный стук ткацких станков.

Пока что я написал три акварели. Рисовать ткачей нелегко, потому что комнатка маленькая, в ней невозможно отойти на достаточное расстояние, чтобы изобразить ткацкий станок. Думаю, что именно поэтому их никто не может нарисовать. Однако сегодня я нашел комнату, в которой два станка, и, может, у меня наконец получится то, что я задумал. Раппард написал в Дренте этюд, довольно удачный. В целом выглядит это все довольно грустно, потому что ткачи очень бедны.

Интересно сравнивать образы, созданные дядей и его другом ван Раппардом. Они ровесники, учились у одних мастеров, работают с одинаковыми сюжетами, используют одни и те же материалы, но пишут с натуры одну сцену совершенно по-разному. Ван Раппард создает слаженную композицию, пытается разрешить проблему отсутствия пространства: он неукоснительно следует принципу, согласно которому пространство должно выглядеть реалистично: станок стоит на ровном полу, перспектива несколько обрезана. Неяркий свет распространяется мягко, равномерно освещая всю картину. Если же обратиться к ткачам Ван Гога, то складывается ощущение, словно тебя затягивает в темную комнатку, где дядя создает дискомфортный контраст между темнотой помещения и ослепляющим светом, бьющим из окон. Его ткачи как будто порабощены станком, кажется, что они застряли между его перекладин, как в клетке, и не в силах пошевелиться.

Ван Гог не испытывает к работникам жалости, не приукрашивает их, не романтизирует. Он убежден, что их нужно показать их же собственными глазами, вложив в эти образы чувства реальных людей. Дядя не хочет превращать ткачей ни в героев новой Аркадии, ни делать из них жертв прогресса и жестокого, алчного общества.

В своей рабочей одежде крестьянин выглядит гораздо элегантнее, чем когда идет на воскресную мессу, вырядившись в пальто, будто знатный господин.

Винсент чувствует, что ему удалось узреть истинную сущность работников, он доверяет своей интуиции.

Дядя посещает ткачей на протяжении всей зимы. Ему не нужно, чтобы они позировали неподвижно – они могут спокойно продолжать заниматься своим делом, так даже лучше. Винсента не заботят ровные линии, законы перспективы, наоборот – он настаивает на грубой композиции, упорствует в своих ошибках, потому что только так можно проникнуть в самое сердце образа, передать его внутреннюю тоску. Ван Гог рисует ткачей не такими, какими видит, а такими, какими он их ощущает.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
10 гениев бизнеса
10 гениев бизнеса

Люди, о которых вы прочтете в этой книге, по-разному относились к своему богатству. Одни считали приумножение своих активов чрезвычайно важным, другие, наоборот, рассматривали свои, да и чужие деньги лишь как средство для достижения иных целей. Но общим для них является то, что их имена в той или иной степени становились знаковыми. Так, например, имена Альфреда Нобеля и Павла Третьякова – это символы культурных достижений человечества (Нобелевская премия и Третьяковская галерея). Конрад Хилтон и Генри Форд дали свои имена знаменитым торговым маркам – отельной и автомобильной. Биографии именно таких людей-символов, с их особым отношением к деньгам, власти, прибыли и вообще отношением к жизни мы и постарались включить в эту книгу.

А. Ходоренко

Карьера, кадры / Биографии и Мемуары / О бизнесе популярно / Документальное / Финансы и бизнес
Афганистан. Честь имею!
Афганистан. Честь имею!

Новая книга доктора технических и кандидата военных наук полковника С.В.Баленко посвящена судьбам легендарных воинов — героев спецназа ГРУ.Одной из важных вех в истории спецназа ГРУ стала Афганская война, которая унесла жизни многих тысяч советских солдат. Отряды спецназовцев самоотверженно действовали в тылу врага, осуществляли разведку, в случае необходимости уничтожали командные пункты, ракетные установки, нарушали связь и энергоснабжение, разрушали транспортные коммуникации противника — выполняли самые сложные и опасные задания советского командования. Вначале это были отдельные отряды, а ближе к концу войны их объединили в две бригады, которые для конспирации назывались отдельными мотострелковыми батальонами.В этой книге рассказано о героях‑спецназовцах, которым не суждено было живыми вернуться на Родину. Но на ее страницах они предстают перед нами как живые. Мы можем всмотреться в их лица, прочесть письма, которые они писали родным, узнать о беспримерных подвигах, которые они совершили во имя своего воинского долга перед Родиной…

Сергей Викторович Баленко

Биографии и Мемуары
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза