В 1884 г. в Нюэнене проживают четыреста тридцать ткачей. Производство льна составляет лишь малую часть их дохода: основным источником средств к существованию является работа в полях, которая в период непогоды уступает место ткацкому делу.
Из Гааги к Винсенту приезжает ван Раппард: он не отвернулся от друга, несмотря на нелицеприятные отзывы Мауве. Они вместе отправляются в крестьянские дома писать простых мужиков и баб за работой – те же готовы терпеть некоторые неудобства за скромное вознаграждение. Должно быть, просьба позировать для портрета показалась несколько странной – крестьяне никак не ожидали, что могут представлять для художников какой-либо интерес. Однако за небольшую сумму они готовы простить молодым живописцам причуды.
В глазах Ван Гога писать повседневную жизнь крестьян означает войти в их жизнь, потрогать руками то, что собираешься перенести на холст, слышать шум швейной машинки, который затем предстоит передать в изображении, вдыхать аромат дерева и специфический запах ткани, наблюдать за мерным движением шпульки и за пылью, поднимающейся от сотканного полотна в маленькой комнатушке, которая служит одновременно мастерской, столовой, спальней и детской.
Я посетил дома ткачей, и меня поразило, насколько это трудоемкое и вредное производство. Ткачи работают молча, внимательно выбирают цвета и слушают, как стучат, касаясь глиняного пола, инструменты. Сегодня уже не найти старинных ткацких дубовых станков, напоминающих своим темным цветом хоры в соборе, с высеченной датой производства. Бледное солнце пробивается сквозь узкое оконце, слабо освещая комнату с низкими потолками и закопченными балками. Ткачи, серые от пыли, быстро и нервно перебирают пальцами, не останавливаясь ни на секунду. Прогулявшись по Нюэнену, по его аллеям, обрамленным густой листвой орешника, легко ощутить, почему Винсента и Антона так притягивал ритмичный стук ткацких станков.
Интересно сравнивать образы, созданные дядей и его другом ван Раппардом. Они ровесники, учились у одних мастеров, работают с одинаковыми сюжетами, используют одни и те же материалы, но пишут с натуры одну сцену совершенно по-разному. Ван Раппард создает слаженную композицию, пытается разрешить проблему отсутствия пространства: он неукоснительно следует принципу, согласно которому пространство должно выглядеть реалистично: станок стоит на ровном полу, перспектива несколько обрезана. Неяркий свет распространяется мягко, равномерно освещая всю картину. Если же обратиться к ткачам Ван Гога, то складывается ощущение, словно тебя затягивает в темную комнатку, где дядя создает дискомфортный контраст между темнотой помещения и ослепляющим светом, бьющим из окон. Его ткачи как будто порабощены станком, кажется, что они застряли между его перекладин, как в клетке, и не в силах пошевелиться.
Ван Гог не испытывает к работникам жалости, не приукрашивает их, не романтизирует. Он убежден, что их нужно показать их же собственными глазами, вложив в эти образы чувства реальных людей. Дядя не хочет превращать ткачей ни в героев новой Аркадии, ни делать из них жертв прогресса и жестокого, алчного общества.
Винсент чувствует, что ему удалось узреть истинную сущность работников, он доверяет своей интуиции.
Дядя посещает ткачей на протяжении всей зимы. Ему не нужно, чтобы они позировали неподвижно – они могут спокойно продолжать заниматься своим делом, так даже лучше. Винсента не заботят ровные линии, законы перспективы, наоборот – он настаивает на грубой композиции, упорствует в своих ошибках, потому что только так можно проникнуть в самое сердце образа, передать его внутреннюю тоску. Ван Гог рисует ткачей не такими, какими видит, а такими, какими он их ощущает.