Таинственный Ван Гог. Искусство, безумие и гениальность голландского художника

На протяжении последующих недель Ван Гог продолжает идти по пути интенсификации цветов, доводя их до крайности – семя попало в нужную почву. А пока что он потрясен новыми открытиями: никогда дядя не видел настолько радостную природу. Фруктовые сады заражают его жизненной силой, которая находит отражение на палитре. Пока что нет и намека на выгнутые стволы и искривленные ветки, которые появятся на полотнах художника в период нервного расстройства. Я наблюдаю прекрасные поля и узнаю изображения, созданные Ван Гогом: такое ощущение, будто ты действительно попал в рай, где даже самые жестокие вещи кажутся возвышенными.

Яркий пример тому – коррида.

Ты знаешь, что я непостоянен в работе и что увлечение цветущими садами не продлится долго – возможно, скоро им на смену придут другие зрелища […]

Вчера я видел корриду – против быка вышли пять мужчин с бандерильями и кокардами; один из тореадоров, перепрыгивая через барьер, сильно ударился пахом. Это был сероглазый блондин, вел он себя довольно хладнокровно. Говорят, он не скоро восстановится после удара. Одет он был в голубой с золотом камзол, совсем как маленький рыцарь на картине Монтичелли, висящей у нас дома – где три фигуры в лесу. Бой быков – необычайно красивое зрелище, особенно когда светит солнце и вокруг толпа людей.

Именно публика занимает Винсента больше всего. Художник рисует не поединок человека и зверя, не напряженность, которая создается между ними на арене, а потухшие лица зрителей, направляющихся к выходу. Арлезианки в белых шалях, завязанных на груди, мужчины, обсуждающие только что увиденное представление, и лишь на заднем плане – овации публики в честь тореро. Дядя упорно сохраняет свою позицию стороннего наблюдателя, смотрящего на все происходящее как бы с краю.

Арль привлекает туристов в первую очередь развалинами римского периода, к которым относится и амфитеатр, где устраивают корриду, – Винсента этот аспект, похоже, не интересует вовсе. Виды, воспетые интеллектуалами со всей Европы, не вызывают в нем никаких эмоций. Даже когда Ван Гог отправится в исторический некрополь Алискамп, где парочки предаются любви среди древних саркофагов, его внимание привлекут высокие тополя, которые он тут же перенесет на холст: деревья возвышаются, пересекая вертикальными линиями пространство картины. Дядя внимательно следит за цветением деревьев, отмечает сезонные изменения, возвращаясь по нескольку раз в одни и те же места. Он – исследователь живописи, или, по его же собственным словам, японский художник-монах, наблюдающий природные циклы.

Где бы я ни был – все здесь говорит мне о дяде. Даже то, что не сохранилось физически, осталось в памяти людей благодаря отпечатку личности Ван Гога.

Ослепительные цвета

Приехав в Арль, дядя снимает комнату у Альбера и Катрин Каррель, которые сдают номера на втором этаже своего ресторана. Эйфория первых дней, когда каждый уголок города становится источником новых открытий, «вновь заставляющих кровь бежать по венам», довольно скоро сменяется ощущением дискомфорта: дядя начинает сетовать на плохое обслуживание и высокие цены, постоянно ощущает себя обманутым. Еда ужасная, вино – «настоящая отрава». Хозяева трактира, со своей стороны, начинают выказывать недовольство в связи с тем, что на лестницах все время расставлены картины, места общего пользования завалены оборудованием для живописи, а балкон – сохнущими полотнами. Из места для ночлега комната Винсента превращается в убежище-студию, где он сидит взаперти целыми днями и экспериментирует с красками и лаками. Долго так не могло продолжаться.

Благодаря небольшой сумме денег, полученной в наследство от дяди Сента, 1 мая Ван Гог снял для работы комнату в новом помещении, которое он будет называть Желтым домом, и покупает туда мебель. Спустя неделю он съехал от Каррелей и поселился совсем рядом с новой студией, у Жозефа и Мари Жину в «Кафе де ла Гар» на площади Ламартин. Это известное заведение в Арле, одно из немногих кафе, открытых круглосуточно, пристанище попрошаек и изгоев, которым разрешается спать на столах, если только они в состоянии оплатить себе кружку пива.