И на следующий день он не явился. Прислал записку, что болен. Когда я зашел в аспирантскую комнату, все смолкли. Очевидно, разговор шел обо мне.
– Вы очень изменились, – обратился ко мне Щербо.
– Нездоровится.
Мне не хотелось говорить с ним, я боялся, что скажу что-то лишнее, ведь я только вчера нечаянно подслушал, как он величал меня. Были явные намеки на примесь индейской крови в моих жилах. Терпеть не могу этого Щербо. Он долго пытался приблизиться к профессору, но ничего не вышло. И он злился на него. Вообще Щербо был неприятный человек.
Вечером меня вызвали к декану, он имел достаточно возбужденный вид.
– Что это за история с животными на верхушке собора?
– Я был исполнителем приказаний профессора, – ответил я, – и…
– И вам не хотелось бы говорить об этом! – декан нервно заиграл карандашом. – Тогда мне ничего не остается, как поблагодарить вас и обратиться непосредственно к профессору.
Я побежал предупредить.
Он был болен, но сидел в кресле.
– Что еще случилось?
Я передал ему разговор с деканом.
– Я думал, что-нибудь хуже! Я жду одного человека. Так, видимо, не может продолжаться.
Раздался звонок, и в кабинет вошел высокий мужчина в берете и в защитной гимнастерке. Лицо, пересеченное глубоким шрамом, выражало решительность и, пожалуй, самоуверенность. Один глаз был закрыт черной повязкой. Другой, жесткий и колючий, осмотрел комнату, потом остановился на сутулой фигуре старика, сидящего в кресле и закутанного в плед, несмотря на жару. Мне показалось, что в этом единственном глазу мелькнуло выражение жалости.
– Я вас слушаю, профессор.
Учитель не встал, он плотнее закутал свои плечи пледом.
– Я болен, – сказал он. – Садитесь. Это мой помощник.
Мы раскланялись.
– Викунья Вары, – сказал тот мне, резко пожимая руку, и повернулся к профессору.
– Я долго работал над получением возможности видеть на расстоянии,сразу начал учитель, – и для этого сконструировал аппарат, позволяющий далеко бросать мощный пучок особых лучей. Опыты не закончены, но привели к положительным результатам. До сих пор они хранились в тайне, теперь же, если не будут приняты меры, они должны либо разоблачиться, либо прекратиться. Вы, вероятно, слыхали о перерыве телевидения и радио? Но есть еще кое-что похуже, – профессор замолчал и молчал долго. Вары ерзал на стуле. – Слыхали ли вы, что на днях на куполе собора погибло несколько подопытных животных? Конечно, слыхали. Так вот! Они были убиты тем лучом, что я бросил из моей лаборатории с расстояния более километра, чтобы увидеть купол собора.
У Вары сжался кулак.
– Я этого не искал… Это пришло неожиданно. Но все-таки интересно: ни одно живое существо не может выдержать такого луча. Понимаете? – Опять долгое молчание. – А вы представляете, что получится, если секрет попадет в "хорошие руки", а? Боитесь? Не бойтесь! Я уже сейчас имею щит от этих лучей. И если будет нужно, я чужие лучи изломаю, как щепки! Понимаете? Я…
Он вскочил. Но лицо его посерело и он почти упал в кресло.
Я кинулся за водой.
– Не надо! – резко сказал он.
Я остановился, и так мы и стояли - – я в дверях, а по середине комнаты – Вары. На кресле, откинув голову, лежал, задыхаясь, сломленный волнением старик.