Тайны

— Позвольте мне, — сказал Шнюспельпольд, закрыв оконный ставень и садясь в кресло, придвинутое им вплотную к постели, — позвольте мне, достопочтенный господин барон, объяснить вам цель моего посещения. Хотя теперь час необычный, но это единственный час, в который я, не возбуждая подозрений, могу к вам явиться и открыть вам тайны, от которых зависит счастье вашей любви.

— Говорите же, — ответил ему барон, теперь уже совсем проснувшийся, говорите же, милейший Шнюспельпольд; быть может, вам удастся извлечь меня из того ужасного отчаяния, в котором я нахожусь. О, Шнюспельпольд…

— Я знаю, — продолжал Шнюспельпольд, — дражайший барон, что вы хотите сказать, и не могу скрыть, что некоторые глупые выходки, например падение с лошади…

— О-о-о!.. — простонал барон и закрылся подушкой.

— Ну, ну, — сказал Шнюспельпольд, — я не хочу казаться этой неприятной струны, но я должен заметить, что вообще все ваше поведение, дражайший барон, с того момента, как вы увидели мою воспитанницу и влюбились в нее, было такого рода, что все мои усилия уладить вашу свадьбу с прекрасной должны были рушиться. Поэтому лучше всего сообщить вам, что следует делать, но раньше этого необходимо сказать вам несколько подробнее о моих отношениях к моей воспитаннице, так как это может быть вам полезно в силу некоторых соображений. Итак, слушайте… Я начну, как то приказывает делать мудрость во всех жизненных случаях, с самого себя. Все люди, с которыми я имею дело, говорят, будто я курьезный человек, будто я большой оригинал, но эти люди сами не знают, что они хотят этим сказать. Так, впрочем, бывает со всеми выдающимися людьми, то есть с такими, жизнь которых не ограничивается кругом обыденных событий, которых не удовлетворяет наше ограниченное знание и которые ищут пищи для высшей мудрости не в книгах, но отправляются в дальние края отыскивать самих носителей ее. Так было и со мной. Узнайте же, дражайший барон… но вы спите!..

— Нет, нет, — жалобно ответил барон из-под подушки, — я только не могу оправиться от моего падения. Рассказывайте дальше, мой милый Шннюспельпольд!

— Итак, узнайте, — продолжил Шнюспельпольд, — что я с тех пор, как стал канцелярским заседателем, почувствовал страстное влечение к науке всех наук, которую мог отвергнуть только наш плоский, безумный век, которую только невежа и глупец может считать за неумные праздные выдумки. Я разумею божественную кабалистику. Рассказывать вам об этой науке и о о способах, какими мне удалось проникнуть в ее глубину, не стоит труда, потому что вы ни черта в этом не поймете и от скуки, пожалуй, еще заснете. Достаточно сказать, что кабалист не может долгое время оставаться канцелярским заседателем. Итак, святая, божественная кабала изгнала меня из канцелярии, изгнала из милого сердцу Бранденбурга в дальние страны, где я нашел пророков, принявших меня как пытливого, прилежного ученика… Я должен также воздать должное и моему покойному отцу. Мой отец, пуговичный мастер Шнюспельпольд, был опытным каббалистом, и плод его многолетних занятий кабалой — талисман, полученный мною в наследство, я взял с собою в дорогу, и он оказал мне важные услуги. Талисман этот состоит из прекрасно сделанной пуговицы для штанов, которую надо носить на сердце и… Но вы не слушаете меня, барон?

— Я слушаю вас, — отозвался барон из подушки, — но вы рассказываете ужасно пространно, Шнюспельпольд, и не сообщили еще ничего такого, что бы могло меня утешить.

— Это еще впереди, — ответил Шнюспельпольд и продолжал далее: — Я объехал Турцию, Грецию, Аравию, Египет и другие страны, где желающим открываются бездны глубокой мудрости и, наконец, спустя триста тридцать три года вернулся в Патрас. Случилось, что в окрестностях Патраса я проходил мимо дома, в котором жил грек, происходивший из княжеского рода. Мне вслед крикнули: «Грегорос Зелескех, входя сюда! Ты пришел как раз вовремя». Я обернулся, увидел в дверях старуху, которую по фигуре и лицу, вы, дражайший барон, так же как и все другие образованные люди, приняли бы за древнюю сивиллу. Это была Апономерия, прорицательница, с которой я некогда был знаком в Патрасе и которая сильно обогатила мои познания. Теперь я узнал, что Апономерия принимает ребенка, так как собственно акушерство составляло ее официальное занятие в Патрасе.