Тайны архива графини А.

Она снова и снова обвиняла Павла Ивановича во всех смертных грехах. И в глазах ее горела такая ненависть, что мне становилось не по себе.

– И за это вы убили его? – устав от ее ненависти, спросила я.

– Я бы не убила его, если бы он не поднял руку на деда, – взвизгнула она, и лицо ее, искаженное гримасой ненависти, превратилось в страшную маску.

Она поднялась со своего места, глядя на меня в упор.

– А теперь не советую вставать у меня на пути, – неожиданно хриплым голосом сказала она и пошла прямо на меня.

Заметив у нее в руках что-то блестящее, я поняла, что это нож. Я даже не заметила, когда она успела взять его со стола.

Это уже было опасно, и я бросилась к тому месту, где спрятала свои пистолеты – к ящику письменного стола.

Нечаянно я задела китайскую вазу, и она вместе с тумбочкой, на которой стояла, с грохотом полетела на пол и разбилась.

И в тот же миг из соседней комнаты выскочил Петр Анатольевич и два человека в мундирах с пистолетами в руках.

Я не сразу поняла в чем дело и замерла на месте, наблюдая происходящее.

Люси рванулась было к входной двери, но дорогу ей преградил рослый детина-полицейский с усами и саблей наперевес.

Через несколько мгновений ее обезоружили и увели.

Петр Анатольевич, взволнованный, подбежал ко мне.

– Она пыталась вас убить? – спросил он, что это был за грохот.

– Убить вас захотят хозяева квартиры, когда обнаружат разбитую мной китайскую вазу, – ответила я, показывая на мелкие черепки на полу – все, что от нее осталось. – Так что придется мне компенсировать им утрату, у меня дома есть почти такая же.

Одним из людей в мундирах оказался Юрий Матвеевич, главный полицмейстер Хвалынска, не раз бывавший у нас с в гостях и с большим уважением относившийся к Александру.

Мы перекинулись с ним парой слов и договорились встретиться на следующее утро.

Петр Анатольевич уговорил меня остаться ночевать в его квартире, а сам отправился к тому самому приятелю, за которым он якобы уходил от нас с Люси.

* * *

По просьбе Юрия Матвеевича мне пришлось задержаться в Хвалынске еще на пару дней. За это время я сообщила ему все, что считала нужным. И он был очень мне за это благодарен.

А на третий день я собралась возвращаться домой. Петр Анатольевич, у которого тоже больше не было дел в Хвалынске, с удовольствием воспользовался моей каретой, пообещав развлекать в пути анекдотами.

Но едва мы отъехали от его дома, он нарушил свое обещание и вместо обещанных анекдотов стал задавать вопросы. Вернее, один вопрос, отвечать на который мне пришлось едва ли не до самого Саратова.

– И все-таки я не понимаю, каким образом вам удалось выйти на Люси, – сказал он, а так как я по неосторожности дала ему слово в случае успеха нашего предприятия рассказать ему все от начала до конца, то не могла ему отказать.

И приступила к рассказу, большая часть которого вам уже известна.

Остается сообщить лишь некоторые подробности, которые по разным причинам еще не вошли в повествование. Прежде всего потому, что все основные выводы я сделала в последнюю ночь в Лисицыно. И, выезжая в Хвалынск, еще далеко не была уверена, что они окажутся верными.

Чаще всего именно так и получается. Во время расследования твоя голова с каждым днем все больше напоминает чулан или кладовку у плохого хозяина. Чего там только нет, но все вещи свалены в кучу. И толку от них практически никакого нет.

И так продолжается довольно долго, до тех пор, пока в один прекрасный момент не приходит полное осознание всей ситуации в целом. Все предметы, как по мановению волшебной палочки, сами занимают свои строго определенные места и начинают рассказывать тебе свои истории.

Это действительно похоже на чудо: не остается ни одного лишнего документа, ни одной случайной фразы свидетеля, как говорится, всякое лыко в строку. И преступление, считай, раскрыто.

Так получилось и в этот раз.

Но начну по порядку.

Как вы, наверное, помните, последней новостью в Лисицыно для меня стало то, что некая «драная барыня», побывавшая на могиле Личарды, вышла из болота. Именно так выразился тот мальчонка, что принес мне молока. И что набросанный мною со слов бурмистра портрет оказался довольно удачным в смысле сходства с оригиналом.

Поэтому я положила этот портрет перед собой и стала его рассматривать. Вот тут-то и начались чудеса. Портрет, нарисованный моею собственной рукой, стал для меня источником знаний. Чем больше я на него смотрела, тем больше открытий делала. Он как бы вобрал в себя все известные мне сведения, и теперь я находила в нем то, о чем и не подозревала, когда моя рука наносила линии на чистый лист бумаги.

И постепенно вся картина преступления предстала передо мной как живая.

И помогла мне в этом маленькая деталь. Надвинутый на глаза платок, совершенно не соответствовавший всему остальному костюму «драной барышни».

При всей нелепости моего рисунка он явно не соответствовал всему остальному одеянию неизвестной мне женщины.

И я начала думать, случайность это, или же в этом кроется какой-то смысл?