Тайны Белого движения. Победы и поражения. 1918–1920 годы

В течение 30 марта бои продолжились, однако их интенсивность объективно спала: обе стороны были измотаны и нуждались в отдыхе. Сил на стремительные атаки не оставалось. Боеприпасы окончились, потери Добровольческой армии в живой силе становились катастрофическими: численность убитых и раненых превысила полторы тысячи человек. Младших командиров и штаб-офицеров не осталось. Окрестные казаки, видя складывающееся положение дел и явный перевес в силах у красных, начали покидать Добровольческую армию, бросая фронт, как всегда. На состоявшемся военном совете Корнилов заявил, что иного пути, как взятие Екатеринодара, у Добровольческой армии нет: отойти не дадут красные, начав преследование, осада города станет медленной агонией армии, чьи силы станут таять еще больше. Выход виделся командующему лишь в однодневном отдыхе и переформировании уцелевших полков, а затем, в окончательном штурме кубанской столицы. Командующий сообщил собравшимся генералам, что лично поведет армию на штурм города. Уставшие люди молча согласились с ним. Марков дремал, опустив голову на плечо генералу Романовскому, остальные были слишком измучены, чтобы что-то возразить на этот гибельный и бесперспективный план командующего армией. Штурм города был назначен на 1 апреля. 31 марта, в восьмом часу утра, шальной снаряд, выпущенный красными, пробил стену одиноко стоящей фермы и взорвался под столом, за которым сидел командующий. Взрывная волна бросила Корнилова в сторону и ударила о печь. Вбежавшие офицеры застали его еще дышащим. Командующего осторожно вынесли на воздух, возле него столпились адъютант поручик Виктор Иванович Долинский, Хаджиев, генералы Деникин, Романовский и несколько случайно оказавшихся рядом офицеров. В течение нескольких минут Корнилов еще оставался в живых, стоная, а затем, не проронив ни слова, затих. Деникин и Романовский приказали скрыть от армии хотя бы до вечера смерть командующего, однако эти попытки оказались тщетными. Гуль так описывает неожиданно свалившуюся на добровольцев трагическую весть: «Знакомый текинец понес из церкви аналой… Выходит бледный, взволнованный капитан Ростомов. „Ты ничего не знаешь?“ — „Нет. Что?“ — „Корнилов убит“, — глухо говорит он, — но ради Бога, никому не говори, просят скрывать. Куда-то оборвалось, покатилось сердце, отлила кровь от головы. Нельзя поверить!»[33]

Тело Корнилова было перевезено в Елизаветинскую в сопровождении верных текинцев. Там тело омыли и уложили в сосновый гроб, в который были положены первые весенние цветы. Священник Елизаветинской отслужил панихиду. Гуль трогательно описывает свой разговор со священником: «„Батюшка, вы отпевали Корнилова?“ Он замялся, и лицо у него жалкое. „Я… я… не говорите вы только никому об этом… скрывайте… Узнают войска, ведь не дай Бог, что может быть. Ах, горе, горе, человек-то был какой необыкновенный… Он жил у меня несколько дней, удивительный прямо. Много вы потеряли, много. Теперь уйдете, что с нами будет… Господи… Придут завтра же, разорят станицу…“»