А куда уходить? Хоть и невелико добро в избенках, а бросать жаль. И зима на дворе. Без тепла, без еды идти куда глаза глядят, с детишками малыми, значит, на верную смерть всех обречь. Собрались старейшины, посовещались да и решили зиму в деревне переждать, а там, как получится. И стали деревенские обитатели жить на осадном положении. Люди на улицу даже днем выходить боялись, а уж как стемнеет, так все из дома и носу не кажут, деревня словно вымерла; по ночам же лежали без сна, прислушиваясь к леденящему сердце волчьему вою. Скотины в деревне вовсе не осталось, были случаи, что и люди пропадали, кто по глупости из дома выходил али засветло домой не добирался. Изба Танюшкиных родителей на опушке леса стояла, им страшнее всего было по ночам. Чаще всего они даже не ложились спать, сидели всю ночь втроем, тесно прижавшись друг к другу, и мать рассказывала детишкам сказки. А засыпали, только когда с унылым серым светом сонного зимнего утра затихал, удаляясь, жуткий вой и тишина заботливо укрывала измученную за ночь деревню. Днем, выбираясь, чтобы снег разгрести да воды набрать, видели они вокруг своего дома непрерывные цепочки следов волчьих, словно вся стая кружила около избушки. Танюшке врезалась в память прошлая зима, но как-то странно, не отдельными днями, похожими друг на друга, как скупые капли воды, которые они с братом роняли друг другу на руки, умываясь, а целиком, одним длинным серо-черным днем или черно-серой ночью, не разобрать. Ей почему-то казалось, что солнечных дней не было той зимой вовсе.
Когда же наконец первые лучи бодрого весеннего солнышка осторожно прокрались в осажденную деревню, волки вдруг пропали. Еще несколько дней жители по привычке сидели по домам, а потом начали осторожно выползать на солнышко, разглядывая друг друга со страхом и недоумением, с трудом узнавая соседей и родственников. Плач и стон несколько дней стояли над разоренной деревней: голодные, изможденные люди сетовали на горечь потерь: кто в лесу сгинул, кто от голода али со страху помер. Живности у людей больше никакой не было, даже крысы покинули голодающую деревню, хотя, казалось бы, куда им деваться, крысам-то?
Надо было жить дальше, и люди объединились в общем горе, собрали все ценное, что у кого было для обмена, и снарядили нескольких мужиков в соседние деревни. Если бы и они сгинули в лесу, не вернулись, тогда все, осталось бы только пропадать. Но они вернулись. Привели несколько лошадей и коров, привезли на подводе семенное зерно. И всей деревней взялись за работу, отгоняя призрак голодной смерти все дальше и дальше, за темный и страшный лес, прозванный в народе Заповедным.
Когда в полях зазеленели первые всходы, а в людских сердцах проклюнулись робкие ростки надежды, появился в доме Анфисы, Танюшкиной матери, огромный страшный мужик, лохматый, похожий на медведя. Был то Данила, местный мельник, которого в окрестных деревнях считали колдуном. Народ его побаивался, но не избегал, куда ж крестьянину без мельницы? Слухи о нем ходили разные. Но слухи слухами, их заместо хлеба в рот не положишь, а хлеба без муки не испечь. Так что мужики деревенские перед Данилой шапки ломали, разговаривали уважительно, намеков разных на нутро его колдовское не допускали, а что бабы при встрече с ним крестились торопливо да на другую сторону дороги перебегали, так кто ж на баб смотрит? Дуры, что с них взять-то. Да и Данила особо с бабами не общался, зыркнет пронзительным черным взглядом из-под густых бровей, самые смелые Да болтливые притихнут, язычки-то свои ядовитые поприкусывают и прочь поспешают, сразу о делах неотложных вспомнив. То, что он самолично с бабой поговорить явился, было событием из ряда вон выходящим, и Танюшка хорошо помнила, как побелело от страха лицо матери, как вцепились в край стола ее худые, костлявые пальцы.