Тайны драгоценных камней и украшений

Показательна тут и еще одна история. Именно Милорадовичу в 1820 году поручено было заняться молодым Пушкиным, сочинявшим вольные стихи. Пушкин, явившись к генерал-губернатору в его квартиру держать ответ, сам записал для него в тетрадку все свои юношеские творения. Милорадович был в восторге! И пообещал Пушкину высшее прощение.

Император в восторг от всего этого не пришел вовсе и не был доволен Милорадовичем, сочтя, что тот превысил полномочия, но все ж не отправил Пушкина в Соловки, как изначально собирался, а перевел, по службе перевел, на юг России, в Бессарабию, что почему-то называть принято южной ссылкой Пушкина. Выслан (и уволен от службы) он был позже, в 1824 году, в Михайловское.

Великодушие Милорадовича проявилось неожиданным образом и в еще одном весьма щекотливом для него самого деле. В 1824 году Александр Сергеевич Грибоедов, славившийся своими любовными похождениями, увел у Милорадовича его возлюбленную, балерину Екатерину Александровну Телешову, и даже пропечатал любовные стихи, ей посвященные, в литературном журнале «Сын отечества», то есть объявил секрет на весь свет. Милорадович был большой любитель артисток, но Катиньку, по всему, любил искренне. Граф скандала не затеял. Уступил снисходительно, так сказать. И преспокойненько продолжал встречаться с нашим любвеобильным драматургом не только в театре, но и за обедами в своем собственном доме. И когда Грибоедов оставил Телешову для своей очередной поездки на Кавказ, Милорадович Катиньку не оставил. Известно, что от нее именно, из квартиры на Екатерининском канале, отправился он на Сенатскую площадь 14 декабря 1825 года, чтобы не вернуться. Вот такая широта мужской души.

Не скроем здесь и одной детали, которая в этом деле выписывается, будто сама собой. Как знать, вероятно, из-за этой истории с Телешовой Милорадович и тормозил постановку грибоедовского «Горя от ума» на петербургской сцене. Ведь в ведении военного генерал-губернатора находилась вся жизнь столицы – и Театральное управление тоже.

Впрочем, и в Москве «Горе» также не ставили.

Многие, однако, недолюбливали Милорадовича за откровенно нелицеприятное отношение к людям, которым он не благоволил, и считали, что генерал-губернатор Санкт-Петербурга держал государственные дела в большой запущенности и беспорядке. А он, как и многие тогда, был просто сибарит. Но скучал в покойной обстановке. Не ленился только на поле брани. Всегда был, в противоположность большинству, активен и находчив в положениях, диктующих решительные действия, и действовал, не дожидаясь высшей воли или приказа. Мужество его не колебалось никогда, если решалась жизнь людей.

Милорадович, один из немногих высших государственных чинов, лично спасал гибнущих людей во время сокрушительного петербургского наводнения 7 ноября 1824 года. А затем поселил пострадавших в своем собственном доме. (Кстати, тогда весьма отличился и генерал Александр Христофорович Бенкендорф.)

Форсировал горящие мосты, тушил катастрофические пожары, предотвращая трагедии. Право, и в огне не горел, и в воде не тонул. В прямом смысле этих слов.

И вот вам судьба. Милорадович, прошедший более полусотни нешуточных битв без единого ранения, погиб, настигнутый пистолетною пулей, пущенной на Сенатской площади в его спину.

Но она же, судьба, напоследок сыграла с ним шутку, поминая, вероятно, его бесшабашную любовь к представлениям.

Когда смертельно раненного генерала уносили с площади, неведомым образом с мундира пропали все его ордена. Украли также часы и кольца, – «граф имел привычку носить почти на всех пальцах перстни, особенно любимые им по разным воспоминаниям».

А Милорадовича, отходившего в вечность, позабавило, что погибает он не от пули ружейной. То есть не солдатских рук это было дело.

Новый уже император Николай I прислал к нему, умирающему от выстрела, ему самому скорее всего как раз и предназначенного, собственноручное письмо. – «Мой друг, мой любезный Михайло Андреевич, да вознаградит тебя Бог за все, что ты для меня сделал. Уповай на Бога, так как я на него уповаю, он не лишит меня друга. Если бы я мог следовать сердцу, я бы при тебе уже был, но долг мой меня здесь удерживает. Мне тяжел сегодняшний день, но я имел утешение ни с чем несравненное, ибо видел в тебе, во всех, во всем народе друзей, детей: Да даст мне Бог всещедрый силы им за то воздать, вся жизнь моя на то посвятится. Твой друг искренний, Николай».

Записка, согласимся, очень схожая по духу с той, что получит от Николая Павловича после своей дуэли Александр Сергеевич Пушкин, будучи на смертном одре: царь прощал поэта и просил не беспокоиться о жене и детях. Император все ж был ханжой.

Милорадович же продиктовал в ответ свое завещание, состоявшее из трех пунктов. Два из них – совершенно частного характера, показывающие сентиментальность его личных чувств. А вот третий отдельно примечателен. В нем просил он крестьян своих (полторы тысячи душ) отпустить на волю.