По итогам выборов два человека становятся консулами и в течение следующего года обладают высшей властью в городе – а теперь уже во всем государстве. За ними ходят ликторы, которые носят фасции – специальные пучки розг, в которые воткнуты топорики. Это символ власти высших магистратов: так, за консулами ходило самое большее число ликторов – 12. Республиканские декорации держались крепко, после победы Октавиана над противниками все вроде было, как раньше, как за несколько веков до этого. А на самом деле все изменилось. Потому что теперь реально у власти находится Октавиан Август. Человек, который ведет себя невероятно хитро. Он прекрасно понимает, что вся власть у него в руках. Он опирается на армию. Он уже победил Антония. И многие другие его противники повержены. Сенаторы тоже это понимают, но все делают вид, что это не совсем так. Существует странный баланс: Октавиан ведет себя очень тихо, очень скромно, он всячески подчеркивает свою незаметность, скажем так. Он называет себя принцепсом, то есть первым сенатором, первым среди равных. О нет, он не царь, ни в коем случае! Не император, не всеобщий господин. Он демонстративно дистанцируется от очень памятного всем образа Юлия Цезаря. Тот, все время занимая разные республиканские посты, как известно, вел себя так, что никогда не смолкали слухи о его стремлении к царской власти. Он принял 10-летнюю диктатуру (так называлась чрезвычайная должность в Риме, срок пребывания в которой ограничивался обычно 6 месяцами), принимал многочисленные почести, относился благосклонно к своему обожествлению, более того – разными способами подчеркивал свою легендарную связь с богами. И это различие сразу бросалось в глаза. Октавиан одевается очень скромно, живет в скромном доме. Настаивает на том, чтобы все ходили в домотканой одежде, то есть сделанной из ткани, сотканной женщинами его семьи. Это часть его политики, говорящей, что он как бы возрождает республику. Он – защитник строгих республиканских нравов, противник разнузданной роскоши. Свою собственную дочь Юлию он высылает из Рима, вроде бы за развратное поведение, хотя не исключено, что за участие в заговоре. Он такой суровый, строгий республиканец. И это все происходит в самое последнее десятилетие I века до н. э. – в начале I века н. э., когда Рим уже познал вкус невероятного богатства, видел его блеск. Видел огромные виллы и сказочные поместья аристократов. Уже знает о Лукулле[43]
и его фантастических пирах. Слышал историю о том, как повар как-то раз подал Лукуллу роскошный, как всегда, но, по представлению последнего, недостаточно роскошный обед и на вопрос возмущенного хозяина ответил, что сегодня не ждут гостей, – а в ответ получил бессмертное «Лукулл обедает у Лукулла». Все должно быть неизменно изысканно, десятки перемен блюд, продукты к столу со всех концов империи, расточительно роскошные одеяния у римлян и у римлянок…На этом фоне Октавиан с его строгостью, с его умеренностью должен, очевидно, производить хорошее впечатление. Что не мешает ему, естественно, тратить деньги на гладиаторские игры, на развлечения для народа, что тоже все очень любят. Он приходит в сенат и говорит с сенаторами тихо, опустив глаза, называет их отцами, то есть всячески показывает, что он их слушается. Но сенаторы очень хорошо знают, что лучше не возражать, потому что есть много историй о том, как Октавиан обходился с теми, кто каким-то образом ему не угодил: кого-то он казнил, кого-то ссылал, с кем-то расправлялся чуть ли не собственноручно, – это впечатляло. И сенаторы, хоть он всячески подчеркивал, что они все решают, почему-то предпочитают всякий раз голосовать по важным решениям так, как голосует Октавиан.