Тайны двора государева

Заговорил младший. Было ему лет двадцать шесть. Несмотря на то что от дальнего путешествия он похудел и почернел, что его одежда изрядно пропылилась, у него был вид значительный, вызывавший невольное уважение. Говорил юноша по-русски довольно чисто, выражался красиво:

– Не взыщите с нас, государь! Люди мы дальние, дорожные. Обходим все земли, любопытство утоляем свое: кто, где и как живет?

– И как у нас, понравилось? – Государь прищурил глаз.

– Просторы твоего, государь, царства необозримы! Народ после Матери Божьей более всего почитает тебя, свет неизреченный, хвалит твое боголюбие, доброту бесконечную, а того более – твою строгость и прилежание к порядку. Люди твои, государь, трудолюбивы, леса кишат полезным для охоты зверьем, а реки – рыбой…

Иоанн Васильевич победоносно посмотрел на разинувших рот бояр и молвил:

– Да, царство мое богатое! Всего хватает. Нынче, сказать для примера, в Москве-реке, возле самого Кремля, выловили осетра двухпудового. Милости просим за наш стол! А сейчас вас, странники, проводят в покои. Отдохните, и продолжим наши беседы…

Государь не то что любил, но испытывал едва ли не мистический ужас, смешанный с восторгом, перед людьми не от мира сего – юродивыми, факирами, звездочетами, волхвами, прорицателями. «Все помрем, да только вот когда? – размышлял он. – Об том и надо спросить волхвов».

Сводный брат Македонского

Иоанн Васильевич, уставившись мутным взором усталых, с красными прожилками глаз, с любопытством вопрошал звездочета:

– Ну, говори, из каких земель пришли?

Викентий, попивая вино, врал от души:

– Родился я без малого две тысячи лет назад. Мать моя – знаменитая куртизанка Лейла, а отец – сам великий царь Филипп Второй, отец Александра Македонского. Со сводным братом я дружил, вместе на войну ходили: гнали персов в Гавгамелах, топтали горячими конями землю царя Ахменида. Моим учителем был Клавдий Птолемей, я помогал ему излагать звездную систему мироздания в его знаменитом труде «Альмагест».

Бояре с удивлением таращили глаза, а Иоанн Васильевич важно качал головой:

– В моей библиотеке есть список сей астрономической энциклопедии! А когда, Божий человек, ты прозревать кончину людей научился?

– Сие, государь, случилось на горе Голгофе, что близ Иерусалима, когда распинали Христа промеж двух разбойников. Меня вдруг словно озарило, вот с той давней поры и предсказываю… И все языки мира вмиг постиг!

Иоанн Васильевич недоверчиво скривил рот:

– Не врешь ли? Сейчас тебя испытаю. Эй, кто там, приведите сюда Бомелиуса!

Низко кланяясь, появился лекарь. Государь сказал:

– Поговори-ка со звездочетом на языке своем!

Немец о чем-то спросил. Викентий улыбнулся, бойко ответил – на немецком же. Бомелиус перевел:

– Господин говорит, что не только немецкий, но даже птичий язык ведает. Произношение у него такое, словно век провел в Пруссии. Пришел сюда с двумя своими учениками по той причине, что слава о тебе, великий государь, летит по всем землям.

Иоанн Васильевич аж приосанился, на его лице появилась довольная улыбка. Он обратился к Викентию:

– И что говорят обо мне в чужих землях?

– То, что ты, государь, приумножил свое царство во сто крат. Завоевал татарскую Казань, богатую Астрахань и земли многие по течению Волги, Камы, Вятки, по побережью Каспийского моря и многие, многие другие. Крепкой рукой ты держишь власть: караешь изменников, награждаешь щедро верных слуг. Ты тот, на кого изливается благодать Божья.

Государь взял со своей тарелки изрядный кусок осетрины.

– Вот, человек Божий, насыщай свое чрево! – и протянул Викентию. – Вино пей до дна. Про славу мою ты хорошо рек. Но по дьяволовым козням не было мне удачи в женах. Можешь ли ты ведать, какова судьба и где ныне Василиса Мелентьева?

Викентий не спеша, степенно пережевал осетрину, утер полотенцем уста и лишь после этого сказал:

– Для этого трудного гадания следует употребить таблицы арабской магической каббалистики. После обеда я выполню, государь, твою просьбу.

…Иоанн Васильевич все оставшееся время нетерпеливо дергал ногой, но, вопреки своему нраву, Викентия не погонял.

Предсказание

Обильное, до отрыжки, до коликов в животе, с бесконечным припаданием к кубкам с вином, пиршество завершилось. Перекрестившись, гости, тяжело дыша, медленно приходили в себя. Одни, испуская утробные звуки, широко зевали, другие откровенно спали, уткнувшись лбами в стол.

– Пошли все вон! – вдруг гаркнул государь. – Надоели, обжоры треклятые. Остаться лишь волхвам да ближним.

Трапезная вмиг расчистилась.

Государь уставился мутным взглядом на Викентия:

– Начинай, Божий человек!

Тот извлек из мешка, который был при нем, пять больших таблиц, исписанных цифрами. Шестая – ключ к каббале, где под латинским алфавитом стояли соответствующие цифры. Свинцовым карандашом стал что-то записывать на полоске папируса. Через малое время произнес: