Тайны двора государева

15 мая приговор привели в исполнение. Несчастного Девиера, еще не пришедшего в себя после пыток, обнажили и привязали к «кобыле». Палач, прежде не однажды изведовавший от Девиера зуботычины и порки батогами, подогретый водкой и наставлением Меншикова, артистически выместил на нем злобу. Как писал очевидец, «палач с таким изощренным зверством наказывал своего бывшего начальника, что каждый удар по спине ровненько, как по линеечке, ложился один к другому. Так что не осталось места живого — сплошное кровавое месиво».

Затем некогда всесильный царедворец был лишен всех чинов, наград, состояния и, оправившись от экзекуции, вместе с четырьмя малолетними детьми и женой (сестрой светлейшего!) должен был отправиться в ссылку — в деревушку Зигорица, что в Ямбургском уезде.

Жестоко пострадали и другие противники Меншикова.

Победитель торжествовал.

Однако радость сия была преждевременной. Политика — это всегда скользкая грязь, на которой падали и легко ломали и еще будут ломать свои хребты любители властвовать.

Об этом, как и о последующей истории с ларцом, который некогда хотел умыкнуть Девиер, история, заключающая нашу книгу.

Верность

Душноватым днем 12 мая 1727 года гвардейский полковник и бывший фаворит Богатырев входил в прозекторскую. В высокие окна секционного зала лился спокойный янтарный свет, падал на обнаженный труп императрицы Екатерины, лежавший на узком столе. Блументрост, некогда делавший знаменитую операцию Петру Великому на мочевом пузыре, говорил одному из своих помощников:

— Очерпайте из брюшной полости кровь…

Молоденький белобрысый человек в переднике начал усердно действовать небольшим черпачком на длинной деревянной ручке, выгребая из разверстых внутренностей жидкость. Блументрост, заметив Богатырева, протянул пакет, залитый сургучной печатью:

— Вот доношение светлейшему о болезни, сведшей императрицу в могилу.

…Богатырев вскочил на коня и поскакал к Меншикову.

Флотилия

Еще в апреле 1718 года Петр отчудил небывалое. Он собрал к себе в Зимний дворец первейших сановников, архиереев, членов Святейшего Синода, капитанов и чиновников иностранной коллегии. Внушительно помахал кулаком:

— Ведаете ли вы, почему я мостов не возвожу? Для того, чтоб каждый к морскому делу приучался. С той же целью ныне делаю царский подарок: определяю вам в вечное и потомственное владение сто сорок одно судно. Это яхты, буера, торкшкоуты, верейки. Приказываю каждое воскресенье маневры совершать, а коли выстрел произведет пушка из городской части — и в будни. Вы у меня смекать станете, чем остойчивость от метацентра отличается, а брашпиль от буйрепа.

Заскучали сановники, стали тяжко вздыхать. Кто-то с легкой надеждой спросил:

— А коли сгорит али, скажем, утонет?

— Не мечтайте! — Петр грозно нахмурился. — Постройте судно гораздо большее. За уклонение накажу сурово.

Понурив головы, про себя матеря Петра, суда разобрали, и на маневры ходили, и паруса ставить учились, и в направлениях ветров разуметь начали.

Среди же тех, кто остался весьма доволен подарком государя, был шаутбенахт (морской чин, равный сухопутному генерал-майору) фон Гольц, тот самый, что в октябре 1721 года из Гельсингфорса переправил в Санкт-Петербург Богатырева, доставившего Петру долгожданный трактат о мире со Швецией. Он получил небольшую, но роскошную яхту «Фортуна», на которой со своей семьей совершал дальние и ближние прогулки.

Большой знаток кораблестроения, фон Гольц восхищался:

— Моя «Фортуна» вполне красавица, а ход — что птица летит.

И он был прав.

Рождение страсти

Еще утром из городской части бухнула пушка: невская флотилия устремилась к причалу — перевозить гостей на остров.

Причиной сего стало… блестящее празднество, которое устраивал Меншиков по случаю переезда в его дворец Петра II, жениха дочери Марии.

К причалу одна за другой подкатывали роскошные кареты. Из них вылезали очаровательные дамы и важные господа, все в траурных одеждах, сшитых по последней парижской моде. (Заметим, что траурные цвета впервые на Руси были употреблены двумя годами раньше — во время похорон Петра Великого.)