Тайны французской революции

Жилище судьи находилось в одном из лучших кварталов Ренна. Это был великолепный большой отель, отнятый судьей у одной из своих жертв.

Когда дверь отеля захлопнулась за девушкой, тон жалкого негодяя переменился.

– Послушай, прелестница, – сказал он ей. – Прежде чем приступишь к работе, запомни, что я не люблю ни притворщиц, ни тигриц. Сегодня вечером я расскажу тебе остальное.

И так как было время судебных заседаний, он вышел, отдав приказание проводить Елену в ее комнату.

Мадемуазель Валеран тотчас же внимательно осмотрела дверь своей темницы и не обнаружила ни одного засова!

В ожидании вечера, пока Жан Буэ не возвратится домой, Елена решилась внимательно осмотреть отель, в котором осталась пленницей. Отель был построен для большой семьи, отправленной хищником на эшафот, и казался слишком просторным для единственного собственника. Он поселился в одном из флигелей здания. Холод и сырость уже проникли в пустынные высокие залы, в которые судья ни разу даже не заглянул. Все было печально и угрюмо в этом громадном доме, жизнь была изгнана отсюда. Шесть человек из прежней прислуги, страха ради оставшиеся при Буэ, бродили из комнаты в комнату как тени усопших, безгласные и печальные, боясь даже шума собственных шагов. Когда молодая девушка осматривала залы, то они при встрече с нею становились во фронт и смотрели на нее пристально с жалостью и состраданием. «Они боятся за меня. Они знают, что меня постигнет та же судьба, что и многих других до меня», – подумала Елена.

Перед отелем открывался двор, вымощенный зеленоватым камнем. На улицу вели широкие массивные ворота.

Вид этих ворот внушил Елене мысль бежать. Жан Буэ ушел, не сделав никаких распоряжений, он не приставил к ней надзора из своей прислуги. «Может быть, они дозволят мне выйти?» – подумала Елена и направилась к воротам.

Засов был замкнут на два оборота. Слуги судьи так привыкли, что всякая женщина, вошедшая в этот дом, выходила из него уже только на смертную казнь, что не заботились поставить часовых и найти зоркую стражу для каждой новой добычи, запертой здесь для удовольствий их господина. Надеясь поговорить со сторожем, который следил за воротами из соседнего маленького павильона, мадемуазель Валеран пошла по его следам и, пройдя широкие сени, достигла сада, раскинувшегося позади отеля. Сад был большой, с красивыми старыми деревьями, которые летом осеняли дом свежей тенью. Сад примыкал к месту летних гуляний, которое еще и теперь зовется Табор, и отделялся от него весьма высокою стеной. Елена смерила глазами высоту этой ограды. Но без посторонней помощи преодолеть ее было бы невозможно.

Возвратившись к дому, она поискала, не оставил ли садовник в каком уголке лестницу, которой думала воспользоваться. Под навесом, где хранился разный инструмент, лестницы не было. Но в ту минуту, когда Елена уже хотела уйти, ее взгляд упал в угол оранжереи. Здесь блестело в полумраке какое-то орудие. То был маленький топорик, только что отточенный, он служил для обрубки веток.

Молодая девушка тотчас подняла топорик и спрятала под передник. Теперь она могла защититься от грубого нападения своего гнусного преследователя. Она быстро побежала в свою комнату и спрятала топорик между матрацами на постели.

И она стала ждать рокового часа.

Настала ночь. Вдруг глухой звук нарушил тишину отеля. Это был шум домовых ворот, тяжело затворявшихся за Жаном Буэ, входившим в свое жилище.

«Он взойдет сюда», – спокойно подумала вандеянка, решившись убить этого человека.

Больше получаса ни один звук не нарушал мертвой тишины. Потом послышались шаги, но быстрые и твердые, не похожие на шаги Жана Буэ, который при ходьбе лениво волочил ноги.

Это был слуга. Он шел объявить Елене желание своего господина, чтобы она присутствовала за его вечерним столом. При виде человека, лицо которого выражало симпатию и сострадание к ней, мадемуазель Валеран устремила на него свои великолепные черные глаза и спросила нежным, мелодичным голосом:

– Именем вашей матери, умоляю вас, скажите мне, мой друг, можно ли безопасно сидеть за этим столом?

Слуга с минуту колебался, но звук этого голоса растрогал его. Он ответил тихо, как будто боясь, что кто-нибудь мог его слышать:

– Не пейте воды.

Когда Елена вошла в столовую, Жан Буэ уже сидел за столом.

– Ну, красавица, – сказал он, – принимайся за свою службу. Ты видишь, что она не трудна – теперь ты славно заживешь.

Судья был в отличном расположении духа. День у него выпал счастливый, потому что он произнес смертный приговор целому десятку обвиненных. Итак, он был в ударе, а мечты о скором исполнении его развратных желаний только поддерживали его веселое настроение.

– Ах, моя красавица!.. Ну, что? Одумалась ли ты? Решилась ли ты бросить эти манеры рассерженной кошки, с которыми приняла меня сегодня утром у твоей тетушки? – осыпал ее вопросами отвратительный сатир, лицо которого светилось неистовой радостю.

– Ах, любезный судья! Когда не знаешь людей, нельзя бросаться на шею всякому встречному! – произнесла с притворной наивностью Елена.

– Ну, а теперь?