Эпиграммы, которые неуемный Пушкин написал на Аракчеева, архимандрита Фотия и даже самого Александра I, не влезали ни в какие цензурные рамки. И если бы не защита одного из пушкинских ангелов-хранителей Николая Михайловича Карамзина (второй ангел – Василий Андреевич Жуковский), то биография поэта оборвалась бы на этом самом месте и в этом времени (1820 год)… Сибирью. Но после заступничества Карамзина Пушкина вместо Сибири отправили… в Кишинев в канцелярию доброго и бессемейного, бездетного (полюбившего Пушкина как непутевого, веселого, балованного и непредсказуемого сына) генерала Ивана Никитича Инзова. Перед приездом Пушкина Инзов получил письмо, в котором перечислялись все пушкинские «подвиги». Письмо завершалось предложением не сводить с Пушкина глаз. Письмо написал тоже либерал граф Каподистрия. Он сам хорошо относился к Пушкину, но вынужден был написать письмо с описанием пушкинских безобразий по приказу царя. Инзов, получив письмо, ждал удивительного молодого человека с интересом и удовольствием. Сколько раз в течение кишиневских лет пребывания Пушкина Инзов выручал этого гениального «разбойника». И ведь официально Пушкин даже не был сослан, а получил служебный перевод по линии министерства иностранных дел, в котором он служил. Инзов прекрасно относился к Пушкину, был по-отечески добр и потакал юноше во всем, в чем только мог. (Еще раз напомню: у самого генерала не было ни жены, ни детей.)
В 1823 году Пушкин был переведен в канцелярию генерал-губернатора Новороссийского края графа Воронцова с требованием отнестись к Пушкину со всей строгостью и заставить его работать. И вот наконец предоставился случай.
Весной 1824 года случилось нашествие саранчи в Херсонской и Елисаветградской губерниях, коллежский секретарь Пушкин (это по табели о рангах еще ниже, чем титулярный советник) в составе группы чиновников был направлен туда для того, чтобы разобраться в степени опасности и принять меры. Пушкин получил от Воронцова деньги на дорожные расходы: целых 400 рублей, и это всего на 300 рублей меньше, чем его тогдашний годовой доход (!). О результатах исследовательской работы было приказано доложить в письменном виде.
Перед вами докладная чиновника Пушкина:
И подпись: Коллежский секретарь Александр Пушкин.
Теперь представьте себе, КАК отнеслись в канцелярии к автору отчета.
Наверное, «пустейший» – самое мягкое определение поведения и деятельности коллежского секретаря.
(Справедливости ради следует отметить, что Михаил Семенович Воронцов, получив отчеты других чиновников, понял (и об этом он написал в одном из своих частных писем), что ничего нового чиновники в отчете не написали и что пушкинский отчет оказался точным и не требующим никаких добавлений. Так что человеком граф оказался далеко не глупым. Но письмо-то Воронцов написал своему другу. Так что чиновники канцелярии так и остались в уверенности, что коллежский секретарь Пушкин все-таки работник «пустейший» и, безусловно, «несколько приглуповат».)
Возвращаемся к гоголевскому Хлестакову.
…Хлестаков, молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат и, как говорят, без царя в голове, – один из тех людей, которых в канцеляриях называют пустейшими.
Лет двадцати трех!!! Именно столько лет было Пушкину, когда он служил в канцелярии у Воронцова!
А вот и еще часть гоголевской характеристики:
Говорит и действует без всякого соображения. Он не в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста, и слова вылетают из уст его совершенно неожиданно. Чем более исполняющий эту роль покажет чистосердечия и простоты, тем более он выиграет. Одет по моде…
Да… Пушкин действительно был разным в разных ситуациях. Иногда скучным, иногда разговорчивым. Мог говорить о пустяках, играть во всякие игры. Вести себя совершенно по-детски. И говорить отрывисто.
Позволю себе крохотное, но важное отступление.
В музыке Франца Шуберта НЕТ его болезни, у Бетховена НЕТ его глухоты. Бетховен не умел умножать и делить. Когда нужно было 14 умножить на 6, то он 6 раз прибавлял к четырнадцати четырнадцать.
Лермонтов был обладателем самого скверного характера.
Когда Сальери в «Маленькой трагедии» Пушкина называет Моцарта «гуляка праздный», то нельзя сказать, что это полнейшая клевета.