Тайны гениев. Три книги в одной

Явление XII

Хлестаков. А ваши губки, сударыня, лучше, нежели всякая погода.

Марья Антоновна. Вы все эдакое говорите… Я бы вас попросила, чтобы вы мне написали лучше на память какие-нибудь стишки в альбом. Вы, верно, их знаете много.

Хлестаков. Для вас, сударыня, все что хотите. Требуйте, какие стихи вам?

Марья Антоновна. Какие-нибудь эдакие – хорошие, новые.

Хлестаков. Да что стихи! я много их знаю.

Марья Антоновна. Ну, скажите же, какие же вы мне напишете?

Хлестаков. Да к чему же говорить? я и без того их знаю.

Марья Антоновна. Я очень люблю их…

Хлестаков. Да у меня много их всяких. Ну, пожалуй, я вам хоть это: «О ты, что в горести напрасно на Бога ропщешь, человек!..» Ну и другие… теперь не могу припомнить; впрочем, это все ничего. Я вам лучше вместо этого представлю мою любовь, которая от вашего взгляда… (Придвигая стул.)

Марья Антоновна. Любовь! Я не понимаю любовь… я никогда и не знала, что за любовь… (Отдвигает стул.)

Хлестаков (придвигая стул). Отчего ж вы отдвигаете свой стул? Нам лучше будет сидеть близко друг к другу.

Откуда стихи?

М.В. Ломоносов

Ода из Иова

О ты, что в горести напрасно
На Бога ропщешь, человек,
Внимай, коль в ревности ужасно
Он к Иову из тучи рек
Сквозь дождь, сквозь вихрь, сквозь град блистая
И гласом громы прерывая,
Словами небо колебал
И так его на распрю звал…

Как вам начало стиха из уст Хлестакова? Для Марьи Антоновны.

Особенно интересен контекст, в котором Хлестаков произносит начало оды.

Вся история любовной игры Хлестакова с Марьей Антоновной очень напоминает игривое поведение Пушкина в Тригорском. И соперничество, и ревность матери и дочери выписаны Гоголем явно не случайно.

Прасковья Осипова, которая была на пятнадцать лет старше Пушкина (по тем временам она воспринималась как пожилая женщина). И ее юные провинциальные дочери, которые столкнулись с великим соблазнителем, столичным поэтом, и которые могли бы сказать, как и дочь Городничего: Любовь! Я не понимаю любовь… я никогда и не знала, что за любовь…

И вся игра со стулом… В общем… настоящий пушкинский карнавал.

Еще один намек. Хлестаков в монологе для всех «отцов» города: «Я, признаюсь, литературой существую». Стоп! Пьяная болтовня? Или грубый намек? Уж царь-то точно все понял. В России был ТОЛЬКО ОДИН ЧЕЛОВЕК, который СУЩЕСТВОВАЛ ЛИТЕРАТУРОЙ. Это Пушкин!!! Так что если бы других намеков и аналогий не было, Николай I ТОЧНО б узнал, в чей огород заброшен камешек.

И вообще весь знаменитый хвастливый монолог Хлестакова – смесь жизнеописания самого Пушкина и его «приятеля» Онегина. И Пушкин, и Онегин, и Хлестаков (правда, у последнего, скорее всего, в его фантазиях) – завсегдатаи театральных кулис и любители балерин и актерок, посетители балов и ресторанов, вкушающие изысканные яства, ведущие бесцельную жизнь.

А для того, чтобы закончить разговор о том, почему царь не только разрешил, но, по сути, приказал ИГРАТЬ комедию, два стихотворения.

Одно пушкинское.