Тайны географических открытий

 Это ни в коем случае не было эффектным порывом экзальтированной барышни, способной на проявление сиюминутного милосердия, — Ерминия отчетливо представляла себе, что ждет ее впереди, ведь недаром она указала датой предполагаемого завершения экспедиции конец будущего, 1913 г. Она понимала, что им (и ей в том числе) предстоит по меньшей мере одна зимовка в полярных льдах — дело по тем временам никак не женское. Она не могла не осознавать, что обрекает себя на жизнь среди двадцати трех мужчин, причем в подавляющем большинстве — совсем не ее круга. В последнем письме с дороги, отправленном с острова Вайгач, прорывается тревожное признание: “Сама не понимаю, как хватило сил расстаться…”

 “Святая Анна” не пришла во Владивосток ни в 1913-ом, ни в последующие годы. Она вообще не пришла никуда, а бесследно исчезла во льдах Центральной Арктики, оказавшись вовлеченной в длительный вынужденный дрейф.

Шхуну унесло вдоль западных берегов Ямала далеко на север, в высокие широты. Миновали почти два года ледового плена, и в апреле 1914 г., когда судно находилось за восемьдесят третьей параллелью, одиннадцать членов ее экипажа во главе со штурманом Валерианом Ивановичем Альбановым покинули ее, надеясь добраться до ближайшего берега — Земли Франца-Иосифа. До этого архипелага дошли всего несколько человек, и лишь двоим, самому Альбанову и матросу Александру Конраду, посчастливилось спастись: их совершенно случайно обнаружили на одном из островков участники другой русской экспедиции под командованием Георгия Седова (уже погибшего к тому времени при безуспешной попытке штурмовать Северный полюс). Альбанов и Конрад доставили на Большую землю судовые документы “Святой Анны”, а через несколько лет штурман выпустил книгу-дневник, где правдиво рассказал обо всем, что пережили они за два года дрейфа и пешего перехода по дрейфующим льдам. Из этого произведения можно узнать все о Брминии Жданко, вплоть до того момента, когда группа Альбанова покинула шхуну.

 На протяжении всего рейса, растянувшегося минимум до весны 1914 г., а скорее всего, до 1915 г., ибо непосредственных угроз для судна в то время не наблюдалось, “наша барышня”, как ласково называли ее моряки, неизменно оставалась самым добрым, самым преданным общему делу членом экипажа, самым верным товарищем каждому матросу. Заболевали, сдавали наиболее сильные мужчины — капризничали, ссорились, швыряли в сердцах тарелки с супом чуть ли не в голову “обидчику”, выкрикивали непристойности, ввязывались в драки… А она терпела.

 Страдая от болезней, былых и приобретенных в плавании и дрейфе, ощущая на себе, юной нежной горожанке, всю силу и власть северной стихии (а она пережила их две, не исключено, даже — три зимовки во льдах), Брминия Жданко врачевала и утешала, успокаивала и возрождала к жизни павших духом, о чем обстоятельно повествует книга Альбанова. Своим долготерпением и надеждой на благоприятный исход экспедиции она ежедневно, ежеминутно несла облегчение всем остальным.

 Была ли на борту “Святой Анны” “полярная любовь”? Некоторые современные авторы, рассказывающие о той драматической экспедиции, приводят слова, якобы произнесенные матросом Конрадом много лет спустя после его возвращения на Большую землю: “Все из-за бабы получилось…” Однако сама эта фраза находится в прямом противоречии с тем, что мы знаем о девушке, в том числе и от штурмана Альбанова. Могли ли возникнуть лирические отношения на борту арктического судна?

Конечно, могли, но ничего противоестественного в том нет. Некоторые азартные повествователи говорят об этом, как о свершившемся факте, вот только никак не могут договориться между собой о конкретном объекте девичьей любви!

 “Она, несомненно, влюбилась в Брусилова, и он отвечал ей взаимностью”, - твердят одни.

 “Нет, не скажите, — включаются в разговор другие, — посмотрите на фотографию Альбанова, могла ли такая пылкая натура, как Ерминия, устоять перед обаянием штурмана?” Но ни в письмах с борта “Святой Анны” (будь то письма Брусилова или Жданко), ни в книге Альбанова не содержится никаких намеков на то, что на шхуне возник традиционный “треугольник”, приведший в итоге к размолвке между командиром и штурманом.

 О самом конфликте достаточно откровенно и убедительно рассказано Альбановым. “Я уходил с судна вследствие возникшего между мною и Брусиловым несогласия… Сейчас, когда я спокойно могу анализировать наши отношения, мне представляется, что в то время мы оба были нервнобольными людьми… Из разных мелочей, неизбежных при долгом совместном житье в тяжелых условиях, создавалась мало-помалу уже крупная преграда между нами.

Терпеливо разобрать эту преграду путем объяснений, выяснить и установить недочеты нашей жизни у нас не хватило ни решимости, ни хладнокровия, и недовольство все накоплялось и накоплялось”.