Тайны гор, которых не было на карте...

Расстроенный Борзеевич уж как не старался, на последней скале сорвался и угодил в бурную реку, утянувшую его до самого озера, где его выловили русалки. Он не тонул в реках, плавая, как водяной. Иногда ему даже удавалось заглянуть за грань реальности. И способ спуска с одиннадцатой вершины вниз он нашел весьма изысканным. Тогда как ей пришлось топать ногами. Теперь она спускалась с нее бегом, не хуже, чем на санках. За два месяца Дьявол отточил их мастерство, да так, что Манька порой сама умела придумать прием не хуже, чем которым обучали ее Дьявол и Борзеевич. Получалось само собой. За последний год она сильно изменилась, вытянулась, загорела, заметила, что все тело стало состоять из мышц. И почти выпила всю боль, заключенную в железе.

Идти пришлось по спускам, которые охранялись местным народонаселением. Дьявола местное народонаселение любило, и пока Манька была с ним, не пытались ей навредить, но стоило остаться одной, как они тут же замешивали валежник или лужу прикрытую травкой. Тут был заповедник, и этим все было сказано: никаких посетителей! Она материла всех охранников, но она им была не указ, и провести их не получалось. Даже ветка неугасимого полена не помогала. И тратились такие силы, что к вечеру она уставала больше, чем если бы покорила все десять вершин сразу. Особенно досаждали гномы, вырывая в земле ямы, которые прикрывали дерном, непонятно как и на чем удерживающийся. У каждой такой ямы, внезапно, на пару секунд, выставлялось зеркало, и если его не подстрелить в этот момент, чтобы осколки разлетелись по такому дерну, то пиши пропало, обязательно провалишься и вывернешь или ногу, или еще хуже — сломаешь. А то лесные вдруг открывали пальбу огромными крепкими орехами, пропустив который, можно было запросто угодить в больницу, если бы она здесь была. Отбивали орехи посохами, как мячи. Возможно, местное народонаселение так развлекалось, устраивая для себя своеобразные представления.

Гонял Дьявол ее с утра до вечера, в то время как Борзеевичу разрешалось расслабиться, или приготовить ужин.

Так получилось и на этот раз. Когда она вернулась, Дьявол приказал ей продолжить муку, указав на две скалы, которые стояли неподалеку. А сам отправился возвращать утопленного Борзеевича к жизни. За Борзеевича она переживала, но, знала, что умереть ему Дьявол не даст. Скорее всего, он просто отлынивал, и к ужину будет здоров, как тот паскудник, который весь заповедник, в самых недоступных местах, расписал: "Манька — дура! Манька — дура!"

Манька и в самом деле чувствовала себя дурой, когда резала себе ступени, чтобы добраться до надписей и или стереть надпись, или приписать снизу: "Сам дурак!"

Вернулась она, когда стало темнеть, а темнело здесь быстро, стоило солнцу скрыться за горами. Небо было еще светлое и голубое, но всюду расползались темные тени. До лагеря доплелась кое-как, и сразу пошла мыться на озеро.

Живехонький Борзеевич времени даром не терял (откуда только силы взял!), катался с русалками на лодочке, рассказывая им о своем житие на большой земле. Манька показала Борзеевичу язык, состроив страшную рожу. У костра ее ждал ужин из раков, сваренных вкрутую. Воздух вокруг был чистый и слегка сладковатый, белый туман расстилался по земле. Цветов тут было столько, что весь склон казался красным и сиреневато-белым. Были еще такие цветы, которые росли только здесь — синие и желтые, но на ночь все они закрывались, и от их тошнотворного запаха она хоть как-то могла отдохнуть. Дерево в земле укоренилось и обогрело ее, и многие из местных приходили на него полюбоваться, обещая в следующий раз встретить их таким изобилием, какое они не найдут даже там, где остались избы. Кладовые их тут были богаче, Дьявол основательно готовился к банному дню. Таких вымерших продуктов питания и Борзеевич выдумать бы не смог. Но Манька на них лишь смотрела, чтобы железный каравай от голода и слюней, копившихся во рту в приглядку, ломался и крошился быстрее. Неужели вампиры, поглумившись над ее сенсорами, лишили ее последней радости, обрекая в муках жить в земле благодати?!

Дьявол сам принес ей чай, настоянный на травах, усаживаясь рядом.

— Мань, я вот все думаю, дал бы я человеку три лампы желаний, если он не вампир?

— Нет! — ответила Манька, не сомневаясь лишь потому, что спросил.

— Я вот хожу с тобой уже год с лишним по полям и весям, Борзеевич к нам прилепился — и учим тебя, учим, но ума тебе кот что ли наплакал? За два года ничего не приобрела ты из того, что есть у Благодетельницы. А взяла бы лампу, да загадала себе дворец, — он сунул травинку в рот, открывая себя простору вечера, наполненного тучами мошкары. — И тоже бы сидела, чаи попивала с кофеями, а лампу припрятала бы. Лучше две… Да хоть в том же проклятом городе…

— Мне дворец ни к чему, у меня избушки есть! — ответила Манька, выдавливая из себя усмешку. Она получилась вымученной. Она надеялась, что когда Дьявола рядом нет, он на мысли ее не смотрит — как бы ни так! Все-то он знал, да только мысли ее не сами к нему просились.