– А теперь соедини две вероятности, когда ты не положишь на лопатки вампира, и где они ищут способ убить тебя. А когда эти две вероятности станут реальностью? И снова появятся несколько возможных вариантов будущего: биться насмерть, убежать и спрятаться, подчиниться злому вампиру… Первое – сто процентов смерть, ноль процентов выжить. Второе… ну так себе, шанс есть, но не далек от нуля. Третье, ноль процентов выжить, сто процентов смерть – медленная и мучительная. Трудность, Маня, это когда нулевую вероятность оборачивают в стопудовую. Но я в тебя верю. Хочу верить. Хочу, чтобы не получилось, как с Бабой Ягой: дошла до колодца, плюнула и выбрала полюбовную жизнь с вампирами, избавившись от Финиста Ясна Сокола, который ее случайно припечатал. Заметь, не поставил себя Царем, а всего лишь на Зов повелся, который от нее самой к нему прилетел, которую ей сестрицы с заезжей девицей-красавицей нарисовали.
– Вот и правильно! – смягчилась Манька, понимая, что на этот раз Дьявол говорил, как есть. – И не надо придумывать, как подманить меня на эту трудность. Дожить надо сначала, – она засмотрелась на свою внутренность, которую будто фонариком подсветили. Нащупать ничего не получалось, пространственные объекты опять набились во внутренность туго, как в мешок, не иначе, новые заклятия начали работать. Но земля вампира уже половину их раскрыла, показывая во сне страшные и жестокие убийства, чтобы она чувствовала себя жертвами их. И боли никакой не было, чтобы понять, кто и с чем, разве что голова тяжелая и не свободно. С Зовом только земля пока сама не могла справиться, было в нем что-то такое, чем земля обманывалась, не считая его злом.
– Господи, откуда столько дерьма? – удивилась она. – Злоба у меня какая-то на тебя и на Борзеевича, хотя злом никогда не смогла бы подумать о вас, – пожаловалась она, недоумевая. – И вспоминаю, сколько пережили, и сколько обрела с вами, но неприятие какое-то, будто подменили меня… Ты ведь об этом хотел поговорить? Правда, ты мне больше, чем Друг, наверное, вижу в тебе Бога, которым нечисть никогда не назовет, а Борзеевич – как родители, которых не знала. Но внутри меня соль, глазами вижу, а не идет на меня. Я так мучаюсь, такая я сама себе могу рожу скорчить.
– Мыться надо каждый день, рука руку моет. А представь, что думает твоя душа, когда ты меняешь его представления. Славное настроение, не правда ли? Ты давно ли зрением проверялась?
Манька сразу поняла, о каком зрении говорил Дьявол. Нет, не проверялась, забыла, если бы не напомнил! Обычно она смотрела или глазами, или внутренним оком, а о затылочном зрении, которым смотрели за спину, редко вспоминала, оно не предназначалось рассматривать себя. Черти, которые обработали ее голову, примерно так же выкатили из ума разумность, заставив забыть не только о Дьяволе, но и о самой себе. Если бы не Дьявол, которому увидеть своими девятью зрениями ее ничего не стоило, сидела бы она в избе в пещере до конца дней. Но тогда с головой укатилось и железо, а теперь вроде все было на месте, и муть она видела…
– Но мы же…
– Черта слепить – несложная задача, – подтвердил Дьявол ее опасения. – Они везде шныряют. Не забыла ли, Благодетельница наша – Бабы Яги дочка. Настоящего обрезать, ей, конечно, вряд ли удалось бы, все же черти обедню ей не служат, но нечто подобное и вампиры сотворить умеют. Ты же видела, как в Аду черт раздевал тебя, вытаскивая одежду сначала на себя, а потом одевая тебя. А как бы смог, если бы впору она ему не пришлась? Очень вампиры любят заплечную суму собрать в дорогу со всякой бедой или добром. И мнится человеку, что золото у него уже в кармане, или приволочет с собою падаль, чтобы отпугивать людей мертвяком. Человек свою суму видит, да зуб неймет. Но в горе ли, в радости, обыкновенно чувствует ее. А люди видят. Немногие согласятся вести расчеты с мертвой головой. А бывает так, что в суму существо положат, или себя, и становится такой фантом, как черт… А если родитель на той стороне – горе человеку, каждое слово Благодетеля в душу падает и от души выходит.
– Управляя моей головой? – догадалась Манька.
Дьявол утвердительно кивнул.