Тайны гор, которых не было на карте

А потом, когда наступил рассвет, часть жителей, пока другая рушила дворец бывшего правителя, повязанного с вампирами, разбирая его на камни и вытаскивая на свет вампиров, сумевших уйти от возмездия, свезли драгоценности в богатый дом, который был куплен ее товарищами, чтобы им было где жить и править своим народом.

Потом они с грустью прощались. Каждый ее спутник пожал ей руку, но только условно, потому что Манька в их времени была чуть больше, чем они в ее, но все же, по большому счету, ее с ними не было.

А жаль, ей там нравилось. И Борзеевичу нравилось, тем более, что каждый просил его остаться. Но Борзеевичу пришлось отказаться. Он был не из их времени. А, может, из их, но себя в том времени он совсем не помнил. Тем более, что Дьявол во всеуслышание заявил, что такой старичок есть и у них, только еще не успел оборзеть и состарится, был простеньким и незамысловатым, не катил горошины людям в глаза, а знал столько, сколько Борзеевич, наверное, уже никогда знать не будет.

Даже в Манькином сне Дьявол сумел посмеяться над страшно обиженным стариком, за которого она обиделась. Дьявол сразу сделал удивленные глаза и напомнил, что без Борзеевича она в горах останется одна, и что избы, если не вернутся вместе, ни за что не поверят, что он живехонький, не простят предательство, и что людям в ее времени без Борзеевича будет совсем худо.

Конечно, ей не хотелось расставаться с Борзеевичем. Он, как Дьявол, был не добрый и не злой – он был Друг.

Пока они прощались, жители толпились рядом и смотрели так, будто старались ее запомнить навсегда…

А когда города коснулся луч солнца, она проснулась…

Глава 10. Вершина Мира

Борзеевич уже проснулся и сидел, завернувшись в одеяло, тараща глаза во все стороны. Ветка неугасимого полена была воткнута там, где ее воткнули с вечера, бутыль с живой водой оказалась полной, а колодец, который она видела во сне, пропал. И города на месте не оказалась. Они сидели среди камней и снега, а вокруг завывал беснующийся ветер, и не будь скалы, которая защищала их от ветра, их бы сдуло.

Как только Манька открыла глаза, оба одеяла на глазах стали ветшать, быстро обратившись в прах. Сразу стало холодно. Пришлось быстренько искать убежище.

Пока завтракали, вернулся Дьявол. Он был довольный, в глазах прыгали веселые искры. Манька и Борзеевич его доброго, заряженного оптимизмом настроения не разделяли, расстроившись, что ничего из того, что съели ночью, в желудке не осталось. Маньке непременно хотелось что-то сказать Дьяволу по этому поводу, язвительное, в грубой форме, но она сдержалась, вгрызаясь зубами в железную краюшку. Наверное, ей тоже следовало порадоваться за спутников, без которых сразу стало скучно, за город и его жителей, но впереди маячила такая высокая девятая гора, которой все покоренные не годились в подметки, что ее собственный настрой остался где-то под плинтусом.

Второй ее каравай, наконец, почти закончился. Недоеденными ломтями она вбивала на подъемах колышки или чистила ото льда ступени, срезая лед и нарезая ребром шероховатости, чтобы не катилась нога, а носить ломтики можно было в кармане – не топор, который в руке держать тяжело и неудобно и из рюкзака доставать накладно. Выпав из руки, кусок снова оказывался в руке через минуту. Она уже и последний каравай в дело употребила, от него оставалось чуть больше половины, и в общем-то и посохи истончали и сносились – столько ступеней было ими выдолблено, не сосчитать. Разве что запасные башмаки пока оставались нетронутыми. Но пара, которая была на ней, просила каши, железо местами просвечивало. Могла бы отдать Дьяволу, но она не торопилась. Лучше железо сносить до конца – худые не худые, а на ноге держались, чем точить об него зубы.

А потом они снова летели с горы на санках, только уже втроем.

И понимались на самую высокую гору…

Небо здесь было не голубое, не темно-синее, а черное, как ночью. Звезды висели как новогодние шарики, видимые и днем. И ветра уже не было, зато стоял такой холод, который невозможно объяснить. На девятой вершине снега как такового не было вообще – так, легкий иней. Его и на восьмой уже было немного, видимо, снег испарялся в космос. Лезли по прямым отвесам, вгрызаясь в скалы, как черви-камнееды, не чувствуя отмороженных рук и ног. Но ступеньки приходилось рубить только для себя, которые редко, но были, поэтому уставали меньше и двигались быстрее.