Тайны и герои 1812 года

Император и в молодости догадывался, что с народом власть должна говорить не в западническом духе: патриоты России не воспринимали язык старых жирондистов. Неслучайно в 1812-м на несколько месяцев голосом Александра стал адмирал Шишков. Это он сочинял манифесты, в которых Александр предстал былинным, сказочным русским царём. А ведь за несколько лет до Отечественной войны демонстративный патриотизм Александра Шишкова считался крамолой: считалось, что он противоречит имперскому курсу. Но адмирал гнул свою линию.

В Рождественском манифесте накануне 1813 года император говорил с народом как проповедник и духовный лидер. Признавая заслуги полководцев и воинов, главным он считал провиденциальный подтекст победы. Составлял Манифест Шишков, но он не только прививал императору патриотическую идеологию, но и следовал его вкусам, нагоняя мистики. Храмы в те времена заменяли совинформбюро: батюшки воспроизводили Манифест перед прихожанами.

Сразу после молебнов с благодарностью за победу армия двинулась на Запад. Император чувствовал себя гражданином, даже императором мира — и потому подчас не придавал решающего значения сбережению русского народа. Нужно ли было продолжать войну в 1813-м году? Александру подчас противопоставляют Кутузова, который, как принято считать, был противником войны на чужой территории, за туманные интересы. Но князь Смоленский умер как раз в заграничном походе, по дороге в Саксонию. Кутузов понимал, что даже после катастрофы русского похода наполеон не прекратит бороться за мировую гегемонию. Понимал, что новой кампании не избежать. Но не желал, чтобы русская армия несла все тяготы войны в Западной Европе, освобождая немцев и австрийцев от французского владычества. Александр считал эту проблему второстепенной. К 1813-му году он научился относиться к мобилизации армий по-бонапартовски, считал сотнями тысяч. Колебания Кутузова считал препятствием на пути к победе. Немцы, безусловно, немало выиграли из-за антинаполеоновской одержимости Александра.

Битва за Париж стала для Александра праздником возмездия. К капитуляции французов принудила русская артиллерия, а к восстановлению монархии — такт императора Александра. Он въехал в город — и сделал всё, чтобы не выглядеть завоевателем. Какой-то парижанин крикнул: «Мы уже давно ждали прибытия Вашего Величества!». Александр ответил с улыбкой: «Я пришел бы к вам ранее, но меня задержала храбрость ваших войск». Он читал Плутарха и знал цену крылатым выражениям, в которых воплощается сила и великодушие героя. Такой ответ польстил французам, они повторяли его не без восторга. Александр в Париже собирал коллекцию таких маленьких побед.

Союзников Александра усиление России тревожило уже в 1814-м. Они не ограничивались газетными карикатурами на русских варваров. Европейские канцлеры без промедлений перейдут к секретным переговорам. Тайный антироссийский военный союз державы учредили поспешно. Глава английской дипломатии лорд Каслри уже несколько месяцев твердил в узком кругу, что, если Россия не захочет остановиться на Висле — её к этому нужно принудить войной. Роберт Стюарт, виконт Каслри, будущий маркиз Лондондерри, был опаснейшим противником. Это не платный агент пяти хозяев вроде Талейрана… Правда, Англия в то время вела войну в Америке, а Талейран готов был предложить англичанам французское пушечное мясо — взамен на щедрые субсидии.

Англичане не желали, чтобы, вместо колосса на Сене появился колосс на Неве. На новый 1815-й год лорд Каслри получил желанный подарок: пришло известие, что в Генте был подписан мирный договор между Британией и Америкой. Теперь у Англии развязаны руки. А через два дня, 3 января три дипломата собрались на тайную вечерю.

Это была не просто конвенция, а полноценный продуманный тайный военный союз. Каждая из трех держав обязывалась выставить армию в 120 тысяч человек: 30 тысяч кавалерии, 120 — пехоты. Плюс — артиллерия. Значит, в скором времени против России вступила бы в поход 450-тысячная армия. Расчёт прост: не допустить превращения России в единственную военную сверхдержаву. В генеральном сражении потрепать обескровленную в походах русскую армию. Уж тогда Александр станет смирным! А Россия откатится подальше на Восток, в Азию и не станет вмешиваться в европейские дела.

Между тем, Александр упивался ролью европейского гегемона. Восхищал дам и политиков благородными манерами и великодушными помыслами. И не знал, что против него готова двинуться огромная армия. Но русские дипломаты могли заметить, что австрийцы, англичане и французы неожиданно стали твёрже, самоувереннее.