Тайны и герои 1812 года

Армия Багратиона героически отразила атаки корпуса маршала Даву под Салтановкой, где яростно сражался корпус Раевского, а французы потеряли почти вдвое больше русских. У Барклая отличился арьергард генерала Остермана-Толстого, задержавшего французов в боях при Островно. Это там, в тихом белорусском местечке, граф Остерман-Толстой на вопрос офицеров, попавших под обстрел французской артиллерии: «Что делать?» ответил: «Ничего. Стоять и умирать». И стояли. И не только умирали, но и противника истребляли и брали в плен.

Но снова приходилось отступать… Приходило отчаяние: неужели молитвы, подвиги, отвага — всё это было зря?!

Фёдор Глинка вспоминал: «Солдаты наши желали, просили боя! Подходя к Смоленску, они кричали: «Мы видим бороды наших отцов! Пора драться!»

Смоленск героически защищали корпус Дохтурова и дивизия Коновницына, сменившие воинов Раевского, а ещё — ополченцы, набранные по всем городам губернии. В Смоленске и Дорогобуже их было около 12 тысяч. Но Барклай дал приказ к отступлению по Московской дороге. Герои из корпуса Дохтурова, сражавшиеся в городе, уже, по существу, не бились за Смоленск, а прикрывали отступление армии. Жаркое лето слилось с пламенем битвы. Пятнадцатитысячный город лежал в руинах пожарищ.

Незадолго до сражения в Смоленск свозили раненых из-под Могилёва и Витебска. Их оставили в горящем Смоленске. Страшная смерть нескольких тысяч раненых товарищей ужаснула армию.

Багратион метался. Он намеревался даже броситься в бой с одной своей армией, но в таком случае у Наполеона было бы пятикратное численное превосходство. В ярости он писал в Петербург Аракчееву: «Я клянусь Вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он мог бы потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удерживал их с 15 тысячами больше 35 часов и бил их, но он (Барклай, кто же ещё. — Прим.) не хотел оставаться и 14 часов. Это стыдно и пятно армии нашей, а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря великая, неправда». Он, если и преувеличивал, то самую малость: французам дорого стоили схватки с войсками Раевского, Неверовского и Дохтурова.

Атаман Платов гневно бросил Барклаю с казачьей прямотой: «Как видите, я в плаще. Мне стыдно носить русский мундир!» Вихрь-атаман совершал невозможное на стенах Измаила, был неустрашим в боях и к ретирадам не привык. Как и все «суворовцы», Матвей Платов Барклая ненавидел. С каким удовольствием он рассёк бы этого шотландца шашкой. Багратион, всё ещё веривший, что государь передаст ему командование, писал Аракчееву в Петербург: «Ваш министр, может, хорош по министерству, но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу нашего Отечества.»

Почему Наполеон не закрепился на Смоленской земле? Почему продолжил авантюрное наступление? Если бы он позаботился о надёжном тыле в западных областях России, если бы попытался стянуть к Смоленску новые войска и начал наступление весной 1813-го. Это был бы уже не Наполеон! Он рассчитывал, что быстрый натиск заставит русских ошибаться — и на полях сражений, и в дипломатических кабинетах. А растерянному, слабому правительству можно будет навязать свою волю.

Орёл парил над Бородинским полем, но после неслыханного сражения враг занял Москву. И покуражился там вволю. Захватчики не сомневались: перед ними существа низшего порядка, русские варвары. Они показали москвичам, что такое просвещённый народ. Шишков предупреждал: нашу землю топчет антихрист, на Россию двинулись безбожники. И Великая армия вполне соответствовала такой аттестации: обычным делом стало осквернение престолов, святых мощей. То ли хотели сломить дух православного народа, то ли опьянели в погоне за наживой.

Убили священника Георгиевского монастыря отца Иоанна Алексеева, иеромонаха Знаменского монастыря Павла. Ограбили и подожгли Спасо-Андроников монастырь. Пытали наместника Новоспасского монастыря отца Никодима под гогот войск. Избили, изранили наместника Донского монастыря Вассиана, казначея Богоявленского монастыря… в поиске кладов (чаще всего — мифических) прибегали к изощрённым пыткам. Запрягали монахов в телеги. Напяливали митры и в таком виде на лошадях гарцевали по монастырям.

Есть в Москве храм Сорока мучеников Севастийских, что в Спасской слободе. Современный адрес — Динамовская улица, 28, неподалёку от Новоспасского монастыря. Этот храм тоже разграбили лихие оккупанты. Настоятелю — о.

Петру Вельяминову — было 66 лет, по тем временам — глубокий старик. Вся его жизнь прошла в этом храме. Когда после эпидемии этот приход хотели ликвидировать, отец Пётр отстоял его, и вскоре храм стал известен на всю Москву.

В первый же день оккупации он спрятал всё самое ценное — старинные кресты со святыми мощами, утварь. Всё, что осталось в храме, иноземцы распотрошили, разворовали, не боясь Бога. Отца Петра схватили. Унижения он принял стоически, с тихой молитвой. Его истязали, требовали выдать сокровища.