Тайны и герои Века

— Видите ли, до тридцати лет моя жизнь была сплошным безумием, сплошной ошибкой. Строгое детство согласно принятой в нашем кругу системе воспитания, затем закрытое военно-учебное заведение со всякими прелестями суровой дисциплины, даже университет с бесконечно волнующими экзаменами, наконец, служба в министерстве с интригами, подвохами, относительно ранним вставанием и прочее. С проклятием я вспоминаю эти времена. Я крайне тяготился своей жизнью, но чуял определенно, что виной всему неудачно сложившиеся жизненные обстоятельства и что, будь у меня свобода в устройстве своего существования, я бы сумел найти счастье. Так, повторяю, продолжалось до тридцати лет. К этому времени умер мой отец, и я получил в наследство некоторый капитал, позволяющий мне осуществлять свои желания. Я немедленно принялся за реорганизацию своей жизни. Прежде всего, я устранил из нее всякие внешние препятствия в виде службы и всяких обязательств, затем я привел в строгий порядок свой внутренний мир. Я сказал себе: «К черту всякие условности, предрассудки и общественное мнение. Я должен устроить свою жизнь так, чтобы ни одной минуты в течение дня не зависеть ни от кого». Тогда я решил, что все двадцать четыре часа в сутках должны быть в моем полном распоряжении, а посему никаких приспосабливаний, объяснений, обязанностей и услуг. Никакого расписания дня. Все должно делаться само собой, под давлением лишь минутных фантазий. И так как вкусы мои относительно скромны, а средства — довольно значительны, то я достиг желаемого: я наслаждаюсь полной свободой и жизнь моя течет счастливо и безмятежно. Я не ведаю ни тревог, ни забот, у меня нет целей, нет неосуществленных желаний и один день не похож ни на любой другой. Я люблю путешествия, музыку, женщин, вкусную еду и тонкие вина. Вот, сидя здесь, на солнышке, я изобретал меню сегодняшнего обеда, вечером я поеду на Шаляпина, завтра, может, отправлюсь в Крым, а может, и на Черноморское побережье. Мне не приходится ни лгать, ни хвастать, ни скрывать что-либо. Я позволяю себе роскошь говорить людям до конца все то, что о них думаю. Впрочем, это свойство создало мне репутацию ненормального человека, и многие родственники мои, да и немалое количество бывших знакомых от меня отвернулись. Зато оставшиеся мне приятны и симпатичны. Я говорю всю правду в тех случаях, когда спрашивают мое мнение. Впрочем, бывают обстоятельства, когда, возмущенный человеческой злобой и низостью, я не нахожу нужным сдерживаться и с правдой своей вылезаю на позицию, не будучи о ней спрошенным. Вот, например, незадолго до вашего прихода ко мне на скамейку подсело какое-то чучело. Представьте себе женщину лет пятидесяти, намазанную, с наклеенными бровями, с коротко обстриженными по последней моде волосами, загнанно дышащую в перетянутом корсете, в короткой юбке, из-под которой виднеются кривые обрубки ног, в ажурных шелковых чулках… Ну, словом, глубоко возмутительное зрелище! Как тут было удержаться? Я ей и выпалил: «Послушайте, старая кикимора, неужели же вы рассчитываете пленить кого-либо?» Она яростно на меня взглянула и прошипела: «Болван!» Затем грузно встала и отправилась восвояси, снова показав мне свои ножищи на огромных французских каблуках.

Я лишь укоризненно покачал головой.

— А то вот был такой случай. Умер мой брат. Это был несчастный человек, обладавший женой — сущей мегерой. Притесняла она брата всю жизнь, ела, что называется, поедом, да еще при этом изменяла ему направо и налево. Она же его и в могилу свела. Когда брат умер, я раздумывал: идти на панихиду или нет? С одной стороны, нарушишь свой покой и душевное равновесие, с другой — важно проститься с телом. Пошел все-таки. При входе в квартиру покойного, уже наполненную родней и друзьями, послышались шушуканья, относящиеся, очевидно, к моему светлому пиджаку и галстуку. В то время я еще только начинал свою жизнь по-новому, а посему не был еще вполне забронирован от уколов общественного мнения. Этот неодобрительный шепот рассердил меня, а тут, как нарочно, началась еще комедия молодой вдовы, с криками, плачем, истерикой и обмороками. Глядел я, глядел да и не выдержал. Подошел к ней и злобно сказал: «Чего ты, стерва, ломаешься, сама загнала в гроб брата, получила его деньги и теперь симулируешь обмороки…» Ну, как вы понимаете, скандал получился огромный, и меня с тех пор зачислили в сумасшедшие…

— Все это прекрасно, — сказал я, подумав, — но жить без цели, без достижений, наконец, без борьбы, право, скучно.

— Жестоко ошибаетесь, как раз наоборот: иметь цель, стремиться к ней — вот истинная печаль и мука. Как бы ни заманчива была цель, но самый процесс ее достижения непременно сопряжен с борьбой, временными неудачами, то понижением, то повышением веры в успех — словом, с волнением. Что же тут хорошего? Да, наконец, и достигнув цели, вы не искупите пережитых неприятностей. Вы не блаженствуете, а обычно разочаровываетесь очень быстро и снова начинаете коверкать жизнь в погоне за новыми достижениями.