Тайны и герои Века

— Ладно, ладно, будет случай, увидишь, — отвечал он. На третий день моего приезда заехали соседи, два брата Захаровы, и после затянувшегося обеда мы перешли пить кофе в гостиную. Хозяйка дома пошла распоряжаться по хозяйству, и мы остались одни. У пылающего камина поместился старый дед в удобном глубоком кресле, мы расселись где попало, и начался тот неопределенный полумистический разговор не без оттенка фатализма, что так свойствен сытым русским людям после вкусного деревенского обеда, когда и сам хорошенько не знаешь, что тебе хочется — не то сладко вздремнуть, не то поцеловать хорошенькую женщину.

После длинного метафизического спора, в котором старый дед не принимал участия, лишь слушая нас и изредка поднося щепотки табака к носу, я обратился к нему:

— Нил Иванович, вот вы прожили долгую, очень долгую жизнь, многое перевидали на своем веку, было бы крайне интересно знать ваше мнение о людях вообще и о жизни в частности.

Нил Иванович пристально посмотрел на меня, помолчал с минуту, а затем сказал:

— Милостивый государь мой, жизнь я считаю какой-то тяжелой, непонятной шуткой, а о людях лучше и не говорить, все люди, особливо теперешнего века, легкомысленны и глупы.

— На основании чего же выносите вы людям столь строгий приговор?

— А как же-с, помилуйте, современный человек никогда не смотрит в корень вещей, а удовлетворяется чисто поверхностным, мимолетным наблюдением и суждения свои выносит на основании мгновенного впечатления. Хватит какой-нибудь тенор верхнее ре полной грудью, изобретет какой-либо дурак летательную машину — и человечество падает ниц, превозносит их, отдает им чуть ли не божеские почести, что не мешает в то же время им проходить равнодушно мимо истинно великих людей, и только потому, что скромные люди носят свое величие в себе, не оповещая о нем миру.

Говоря это, Нил Иванович как-то оживился, его морщинистые щеки покрылись даже легким румянцем, глаза заблестели.

Мой приятель толкнул меня локтем в бок и шепнул на ухо:

— Началось, сел на своего любимого конька, ну, теперь слушай!

— Позвольте, Нил Иванович, — обратился я снова к нему, — то, что вы изволили сказать, звучит неубедительно, это общая фраза. Докажите хотя бы примером правильность вашей мысли.

— Примером? — Старик самодовольно ухмыльнулся. — Извольте, извольте, сударь мой, ходить за ним недалече. Вот вы, — продолжал он, — поди, смотрите на меня и думаете: «Ишь, старик как зажегся!» Пережил своих сверстников, да что сверстников, пожалуй, и детей своих сверстников, а умирать не собирается. И чего он зря коптит небо? Пожил себе в удовольствие, протянул долгую серенькую жизнь никем не замеченный, пора бы и честь знать! А между тем никто из вас и не подозревает даже, что перед ним сидит если и не величайший человек прошлого столетия, ибо величайшие люди непременно окружены ореолом всеобщего поклонения, то, во всяком случае, муж, в руках которого находились судьбы и жизни миллионов и миллионов людей.

Мы посмотрели друг на друга и невольно снисходительно улыбнулись.

Нил Иванович заметил это и продолжил:

— Вот вы недоверчиво улыбаетесь и думаете, что старик спятил с ума, но поверьте, я в здравом уме и в твердой памяти и, тем не менее, продолжаю утверждать, что не только судьба миллионов людей зависела от меня, но, пожалуй, и судьба Европы была бы иной, пожелай я в свое время шевельнуть рукой или языком.

Братья Захаровы, видимо довольно робкие люди, незаметно отодвинулись от Нила Ивановича.