Девятнадцать лет назад моё сознание всё ещё блуждало в потёмках. И совсем не удивительно, что задуманный в начале 80-х годов очерк, подобно малому ребёнку, год за годом меняющему свои детские одёжки на более взрослые, – спустя девятнадцать лет оделся в одежды зрелого мужа, приняв облик художественно оформленной документальной повести.
В конце же 70-х – начале 80-х годов я большей частью мечтала: «Мне бы встретиться и поговорить с Адамом Адамовичем! – не как пациент с лечащим врачом, а как писатель с человеком очень близкой ему, почти родственной, профессии. Ведь если писатель призван лечить душевные недуги людей, то врач лечит их физические недомогания!».
Так, примерно, я размышляла каждый раз, когда возникало желание приступить к написанию этого материала. И хотя я многое ещё не осознавала тогда умом, внутренне хорошо чувствовала: чтобы написать обо всех обстоятельствах, неразрывными нитями связавшими меня с первых дней после приезда в Осло с Норвегией, её природой и мудрыми норвежцами, мне была нужна длительная доверительная беседа, прежде всего, с главным героем своей будущей работы, – как на исповеди!
«Но как решиться позвонить Адаму Адамовичу и попросить его о личной встрече? – размышляла я снова и снова. – Никто в Осло, даже из близкого мне журналистского окружения, не знает о том, что я давно и серьёзно занимаюсь поэзией. Я известна здесь всем, – в том числе и Адаму Адамовичу – как „вторая половина“ Евгения Крюкова, но отнюдь не как писательница или поэтесса».
Моё богатое в других случаях воображение, легко находившее выход из самого безвыходного, подчас, положения, на этот раз бездействовало, пассивно наблюдая, как я мучалась в поисках разумного предлога позвонить Адаму Адамовичу и попросить его о личной встрече.
«Предположим, я наберусь храбрости, и вот сейчас, сию же секунду позвоню ему, – размышляла я. – Но где гарантия, что он не посмеётся над моей просьбой? Если же он и согласится встретиться со мной, – продолжала я развивать свою мысль, – что получится из этой беседы? Сумею ли я написать о нём так, чтобы люди, никогда не встречавшиеся с ним, поверили мне? Чтобы они увидели его не только моими глазами, но и глазами тех советских людей, которые в разные годы работали и жили со своими семьями в Норвегии, хорошо помнят и, конечно же, любят его! Ведь он единственный врач, к которому обращались в прошлом и продолжают обращаться сегодня, в случае необходимости, работники нашего посольства, торгпредства и других советских организаций в Норвегии на протяжении не много не мало – сорока лет!.. Но даже если я напишу этот очерк, и, с моей точки зрения, напишу удачно, возьмётся ли кто опубликовать этот материал? – моё имя никому ничего не говорит. Если же его не опубликуют, как я буду выглядеть в глазах человека, поверившего мне на слово и согласившегося рассказать о себе, своей жизни?»
Одним словом, неделя проходила за неделей, месяц за месяцем, они, в свою очередь, складывались в годы, а я всё не могла решиться позвонить Адаму Адамовичу и попросить его о личной встрече. От одной мысли, что он может отказать мне, всё внутри сжималось от страха. И я уже склонялась к мысли, что лучше отказаться от своей навязчивой идеи, чем в очередной раз стать мишенью для насмешек со стороны некоторых наших женщин, не упускавших случая, как мне казалось, чтобы клюнуть меня своими язычками.
Моя легко воспламеняющаяся, ранимая душа и без того была к тому времени в ранах и кровоподтёках, так как с юных лет несла на себе следы бездушного ко мне отношения со стороны людей, далёких от понимания сути человека, от рождения наделённого поэтической душой. В стихотворении «Воспоминания», посвящённом матери, написанном в Осло (я декламирую его мысленно каждый раз, когда возникает необходимость успокоить свои разбушевавшиеся мысли и чувства), об этих свойствах моей души сказано гораздо полнее и убедительней, чем этого можно достичь, написав целую повесть автобиографического характера. Именно в способности поэтического слова аккумулировать в себе самые сокровенные свойства и качества, заключенные в душе и сердце будущего поэта, Поэзия и отличается от Прозы. Но дадим слово стихам.