Тайны и Природа Поэзии

– Ни слава, ни деньги совсем не интересуют меня, доктор. Скажу более этого: стоит им попасть в мои руки, как я спешу в магазин, чтобы потратить их: у меня появляется каждый раз такое ощущение, будто они жгут мне ладони.

Только годы и годы спустя я поняла, какой смысл был заключён в недоумённом взгляде главврача, который он бросил на меня, услышав эти мои «неразумные» слова: для англичанина, с его крайне рациональным устройством мозга, они могли показаться верхом безумия! Вот почему, заверив меня ещё раз, что с физической точки зрения я совершенно здорова, он поспешил расстаться со мной. Его взгляд говорил мне: «Физически-то Вы здоровы, а вот психически – едва ли…».

* * *

Но вернусь к своему посетителю: окончив рассказ о поведении молоденькой кассирши в отношении покупательницы, обращаясь уже непосредственно к нему, я с улыбкой произнесла: «И Вы хотите сейчас убедить меня в том, что случайно забыли в карманах брюк и куртки наличными такую солидную сумму денег? – Законы пишутся для того, чтобы они исполнялись».

Много лет спустя после этого случая, уже в Москве, я поняла, что для англичан нет более серьёзного аргумента в разговоре, чем ссылка на законы, действующие в отечественном и международном праве.

Надо было видеть, как менялось выражение лица моего собеседника по мере того, как я говорила. Когда же я замолчала, он смотрел на меня уже совсем другими глазами: англичане умеют достойно проигрывать.

Чтобы дать ему понять, что разговор на этом закончен, я поднялась из-за стола. Поднялся и мой посетитель. С лёгким поклоном он поблагодарил меня за аудиенцию, после чего, тщательно подбирая каждое слово, сказал на прощанье: «Мадам! Вы убедили меня, хотя… не утешили». Ответом ему была моя улыбка, которая, думаю, окончательно утвердила его в мысли, что русские – не такие уж и недотёпы в области дипломатии, а женщина-дипломат может оказаться в иных случаях не ниже мужчины, ибо ею двигают по жизни не одни чувства и эмоции, как полагают многие, но ещё интуиция, которая значительно превосходит возможности мужского ума.

6

Многое из того, что происходило со мной и вокруг за годы жизни за границей – в Англии и Норвегии – до середины 90-х годов прошлого столетия не поддавалось рациональному объяснению, отчего я и доверилась подсказкам изнутри. Тому, что в каждом конкретном случае советовала мне душа, которая и вела меня все эти годы по жизненному бездорожью ввысь – к истокам истинных, от Бога получаемых, знаний. До тех пор вела, пока я не вознамерилась попробовать свои силы и в прозе! Не подозревая того, что Проза, в отличие от Поэзии, нуждается не только в чудесных видениях души и духовных прозрениях сердца, но ещё и в выводах зрелого ума.

Не зная всего этого, я задалась целью написать очерк или повесть прозаическим слогом, и на протяжении нескольких лет удивлялась, почему проза так непослушна моему перу. Своё неумение обуздать поначалу трёх огнедышащих коней прозы – талант, воображение и многочисленные случаи из жизни, я объясняла тем, что у меня мало ещё литературного опыта.

Всё стало выправляться и приходить в норму, когда, желая докопаться до внутреннего смысла некоторых своих поэтических произведений, я стала предварять их пояснительными заметками. На эту спасительную мысль меня натолкнула опять же душа.

Но рождающийся из-под пера прозаический текст не отвечал требованиям внутреннего голоса. Чтобы подчинить прозу, добиться от неё такой же краткости, ясности и, в то же самое время, насыщенности внутренним содержанием, как это происходило при стихосложении, мне потребовались годы. И я стала склоняться к мысли, что писательский труд, пожалуй, гораздо более сложный и трудоёмкий, чем труд поэта. Что его можно сравнить разве что с трудом золотоискателя! С той только разницей, что, в отличие от последнего, писатель добровольно обрекает себя на ежедневные муки и страдания, не ожидая при этом получить в ближайшее время какое-либо вознаграждение за свой труд, – таково, по крайней мере, моё отношение к поприщу писателя.

Осмыслить все тонкости писательского ремесла и изложить их на бумаге я смогла только весной 2003 года, когда, по совету души, приступила к подготовке своих черновых записей об Адаме Адамовиче к печати. И вот как это происходило.

* * *

В один из ярких весенних дней в самом начале марта 2003 года я села за стол и, откинувшись на спинку стула, сидела так какое-то время, погрузившись в размышления. Голова была до предела заполнена мыслями, которые настоятельно требовали от меня материализации – воплощения в словах.

Пододвинув к себе дневник, я начала быстро-быстро записывать то, что само лилось на бумагу, едва поспевая пером за стремительным бегом мыслей.