Тайны Иисуса и Марии Магдалины

В какой-то момент повествования Иисуса, вследствие Его репутации, начинают обвинять во всем, что бы ни происходило. Он играет на крыше с детьми, и один из них, мальчик по имени Зенон, случайно спотыкается, падает с крыши и умирает. Остальные дети в испуге убегают; Иисус, однако, подходит к краю крыши, чтобы посмотреть вниз. В этот момент появляются родители Зенона, и что они должны подумать? Их ребенок лежит мертвым на земле, а Иисус стоит на крыше над ним. Это сверхъестественно одаренное дитя снова взялось за свое, думают они. Они обвиняют Иисуса в убийстве их ребенка, но на этот раз Он невиновен! «Иисус спустился с крыши, встал рядом с телом мальчика и закричал громким голосом — Зенон — ибо таково было его имя, — восстань и скажи, сбрасывал ли Я тебя? И тотчас он встал и сказал: нет, Господь, Ты не сбрасывал меня, но поднял» (Евангелие детства от Фомы 9:1–3).

Но прошествии времени Иисус начинает использовать свое могущество во благо. Он спасает своего брата от смертельного укуса змеи, исцеляет больных, возвращает здоровье и жизнь всем, кого когда-то иссушил или убил. И Он становится необыкновенно искусным в работах по дому и в плотницкой мастерской: когда Иосиф неправильно расщепляет доску, что грозит ему потерей покупателя, Иисус чудесным образом исправляет его ошибку. Повествование заканчивается эпизодом в Иерусалимском храме, когда мы видим двенадцатилетнего Иисуса в окружении книжников и фарисеев, — сюжет, знакомый читателям по Новому Завету, как он передан в главе 2 Евангелия от Луки.

Каким бы любопытным ни было это евангелие, оно не является попыткой одного из первых христиан дать то, что мы могли бы назвать исторически точным отчетом о юных годах Иисуса. Трудно сказать, были ли эти истории предназначены для того, чтобы их понимали буквально, как произошедшие с Христом в Его детстве, или все они — лишь увлекательный полет фантазии. В любом случае, Иисус, который в них изображен, — не простой ребенок; Он вундеркинд со сверхчеловеческими способностями.

Евангелие от Петра

В совершенно ином повествовании, называемом Евангелием Петра, описываются не юные годы Иисуса, а Его последние часы. У нас нет полного текста этого Евангелия, только фрагмент, обнаруженный в 1886 году в могиле христианского монаха XVIII века в Верхнем Египте. Однако этот фрагмент очень древний, датирующийся, вероятно, началом второго века и относящий Евангелие Петра к самым ранним рассказам о жизни Христа (вернее, о Его смерти и воскресении), не входящим в состав Нового Завета. И опять, можно было бы ожидать встретить в этом рассказе очень человечного Христа, но вместо этого здесь делается еще больший акцент на его сверхчеловеческих качествах[17].

Имеющийся у нас фрагмент этого евангелия начинается словами: «Но ни один иудей не омыл своих рук, ни Ирод, ни кто-либо из его судей. Поскольку они не хотели совершить омовения, Пилат встал». Это примечательное начало по двум причинам. Оно свидетельствует о том, что непосредственно перед этим фрагментом в евангелии говорилось о Пилате, умывающем свои руки, а этот сюжет известен в Новом Завете только по Евангелию от Матфея. И в этом начале отчетливо проявляется отличие от описания Матфея, который ни слова не говорит о чьем-либо отказе умыть свои руки. Здесь же Ирод, «правитель иудеев», и его иудейские судьи (в отличие от римского наместника Пилата) отказываются объявить себя невиновными в крови Иисуса. Уже в этом проявляется важная особенность всего повествования, в том смысле, что здесь скорее иудеи, чем римляне, ответственны за смерть Христа. Это фрагментированное евангелие имеет гораздо более активную антииудейскую направленность, чем любое из тех, что вошли в Новый Завет.

Далее повествуется о просьбе Иосифа (Аримафейского) отдать ему тело Христа, о глумлении над Иисусом и о Его распятии (такая последовательность событий приведена у автора. — Прим. редактора). Эти рассказы и похожи, и не похожи на те, которые мы читаем в канонических евангелиях. Например, в стихе 10 говорится, как и в остальных евангелиях, что Иисус был распят между двумя разбойниками; но далее мы находим необычное утверждение: «Он не сказал ни слова, так, словно не испытывал никакой боли». Это последнее утверждение вполне может быть воспринято в докетском смысле — возможно, потому и казалось, что Иисус не испытывает боли, что Он действительно не испытывал ее. Другой ключевой стих мы находим в описании приближения смерти Иисуса; Он произносит «моление об оставленности» в словах близких, но не идентичных тем, что мы находим в рассказе Марка: «Сила моя, сила, зачем покинула меня!» (ст. 19; ср. Мк 15:34); затем говорится, что Он был вознесен, хотя тело Его и осталось на кресте. Оплакивает ли здесь Иисус исход Христа из своего тела перед его смертью, в соответствии, как мы уже видели, с представлениями христиан-гностиков?