Тайны Кремля<br />Сталин, Молотов, Берия, Маленков

Первым начал действовать министр иностранных дел Великобритании Иден. Воспользовавшись благоприятно выглядевшей ситуацией, он обратился к Молотову за содействием в освобождении нескольких британских подданных, случайно оказавшихся в зоне боевых действий в первые дни войны и интернированных в Северной Корее. Кремлевское руководство с пониманием отнеслось к такой просьбе, и вскоре все британцы (небезынтересно, среди них находился и будущий известный советский разведчик Чарлз Блейк) оказались в Москве. 11 апреля посол Гайскон в очередной раз посетил Молотова. Формальной причиной визита явилась необходимость передать личное послание Идена, которое он только что доставил из Лондона. Вместе с тем Гайскон устно сообщил и оценку главы Форейн оффис развития событий. «Иден неоднократно подчеркивал, — отметил посол, — свое стремление к улучшению отношений с Советским Союзом, которое, по его мнению, также наблюдается и с Вашей стороны. Способ достижения этого Иден видит в разрешении сначала небольших проблем в наших отношениях». И к тем вполне приемлемым проблемам, нуждавшимся в решении и о которых и шла речь в послании, добавил еще одну. Просьбу вывезти бывших интернированных самолетом королевских ВВС. Иными словами, разрешить посадку и взлет в столице СССР британского военного самолета. Согласие на это Молотов дал сразу же[795].

Сходную позицию выжидания занял и Дуайт Эйзенхауэр. 16 апреля в вашингтонском отеле «Статлер», на традиционном заседании Американского общества редакторов газет, он выступил с речью «Шанс для мира». В ней, ставшей своеобразным ответом Маленкову, президент США выразил и свой взгляд на происшедшие за последнее время перемены, и связанные с ними свои ожидания.

«Теперь к власти в Советском Союзе пришло новое руководство, — сказал в частности Эйзенхауэр. — Его связи с прошлым, какими сильными они ни были, не могут полностью связать его. Его будущее в значительной мере зависит от него самого. Новое советское руководство имеет сейчас драгоценную возможность осознать вместе с остальным миром, какая создалась ответственность, и помочь повернуть ход истории.

Сделает ли оно это? Мы еще этого не знаем. Недавние заявления и жесты советских руководителей в известной мере показывают, что они, быть может, признают возможность этого момента.

Мы приветствуем каждый честный акт мира. Нас не интересует одна лишь риторика. Нас интересует только искренность миролюбивой цели, подкрепленная делом. Возможности для таких дел многочисленны…»

На том и кончалось все сходство, вся общность позиций Эйзенхауэра и Идена. В отличие от последнего, президент США счел возможным для себя оговорить как непременное предварительное условие, бесспорное доказательство миролюбия советского правительства разрешение не частных вопросов двухсторонних отношений, а глобальных проблем, что зависело не только от воли Кремля, его устремлений.

Среди «конкретных дел» Эйзенхауэр назвал такие, завершения которых добивалась, и притом весьма давно, именно Москва, а не Вашингтон: подготовка мирных договоров с Австрией и единой Германией; органически связанное с ними освобождение немецких военнопленных, все еще остававшихся в СССР; заключение «почетного перемирия» в Корее. Вместе с тем, почему-то от советского руководства потребовал президент США и то, к чему Кремль тогда еще не имел ни малейшего отношения — «прекращения прямых и косвенных посягательств на безопасность Индокитая и Малайи». Наконец, даже вышел за допустимые рамки межгосударственных отношений, возжелав, чтобы Советский Союз обеспечил «полную независимость народов Восточной Европы».

В обмен на уступки со стороны СССР по этим пунктам, Эйзенхауэр готов был заключить соглашение об ограничении вооружений и по контролю за производством ядерной энергии, чтобы обеспечить «запрет ядерного оружия»[796].

Познакомившись с подобным текстом, даже неискушенный в вопросах международных отношений человек понимал: речь все еще ведется с позиции силы. Программа американского президента более напоминает ультиматум поверженному противнику, нежели конструктивный и равноправный диалог. И все же советское руководство, решившее любой ценой добиться разрядки, не только не отказалось от миролюбивого курса, но и продолжало подтверждать верность ему.

20 апреля, при вручении верительных грамот новым послом США в Москве Чарлзом Э. Боленом, Ворошилов многозначительно подчеркнул: «советская внешняя политика является политикой мира и зиждется на неукоснительном соблюдении договоров и соглашений, заключенных Советским Союзом с другими государствами»; выразил уверенность, что «все вопросы, требующие урегулирования между Соединенными Штатами Америки и Союзом Советских Социалистических Республик могут быть разрешены дружественным образом»[797].