Тайны Кремля

Но что бы ни затрагивал Сталин в своем выступлении, почти все сводил к отсутствию настоящей критики. «Никакой критики у нас нет, — заметил он, говоря о литературе, — и те критики, которые существуют, являются критиками на попечении у тех писателей, которых они обслуживают, рептилиями по дружбе. Задача их заключается в том, чтобы хвалить кого-либо, а всех остальных ругать». Предложил как панацею критику «объективную, независимую от писателей». А «маховиком, который должен завертеть все это дело, должно явиться Управление пропаганды». И дал последнему на подготовку необходимых мероприятий три месяца[535].

Точно в назначенный срок, 15 июля, УПиА утвердило на секретариате план своей предстоящей работы. Среди прочего же — подготовку для внесения «на рассмотрение ЦК» постановлений об улучшении содержания литературно-художественных журналов, о репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению, о производстве художественных кинофильмов в 1946–1947 годах, а также о создании собственного издания. Последнее оказалось сделать проще всего. Уже 26 июля ОБ утвердило документ, в соответствии с которым и начала выходить вскоре ставшая одиозной газета — «Культура и жизнь». Орган УПиА. Тот самый, который по замыслу Сталина предназначался для «критики союзников и своих». Разумеется, не в политическом, а лишь идеологическом плане[536].

Затем началась работа над еще тремя постановлениями, которым, что никто не мог и предположить, предстояло сыграть трагическую роль в судьбе Михаила Зощенко и Анны Ахматовой. Готовя очередные документы, и сотрудники управления, и Александров, и Жданов отнюдь не жаждали крови. Не стремились кого-либо из прозаиков, поэтов, драматургов, театральных и кинорежиссеров обречь на заклание, сделать ритуальной жертвой. Нужды в том не было никакой, да и вся вот уже шестилетняя практика Александрова, хорошо понимавшего Жданова, знавшего его стиль и методы работы, исключала подобное решение. Стремились оба к иному. Доказать лишь одно: без руководства и контроля со стороны УПиА деятели литературы и искусства неизбежно будут допускать серьезнейшие просчеты, и не только идеологические, но и чисто профессиональные, художественные.

Именно таким духом и были проникнуты первые варианты проектов двух постановлений — «О неудовлетворительном состоянии журналов „Звезда“ и „Ленинград“», «О состоянии репертуара драматических театров» и сопровождавшие их «записки». В них строго последовали указаниям Сталина, внеся лишь одну поправку. Худшим объявили не московский «Новый мир», а ленинградскую «Звезду». Да сами решили, что требуемое сокращение числа литературно-художественных изданий проще всего осуществить за счет ликвидации самого «тонкого» из них, распространявшегося только в городе на Неве — «Ленинграда».

В обеих записках приводили десятки негативных примеров. Просто низкого художественного уровня — произведения Г. Гора, Г. Ягдфельда, А. Штейна, В. Кнехта, М. Малюгина, Л. Борисова, С. Спасского, М. Слонимского, И. Сельвинского, С. Варшавского и Б. Реста, Д. Острова, Д. Рахманова; «упадочности, ущербности» — стихи А. Ахматовой, И. Садофьева, М. Комиссаровой; «порочности, неразумности» — Зощенко (но о нем пока всего три фразы!); «пустоты, безыдейности» — пьесы В. Масс и М. Червинского, братьев Тур и Л. Шейнина, Н. Погодина, других. В проекте о репертуаре осуждали среднеазиатские и закавказские театры за чрезмерное увлечение исторической тематикой, ложное возвеличивание местных национальных героев далекого прошлого; российские — за засилье на их сценах крайне слабых и к тому же являющихся «образцами буржуазной салонной драмы», пьес американских, английских, французских авторов.

Не довольствуясь таким узким подходом, «записка» о репертуаре значительно расширяла круг виновных. Не ограничивая его лишь драматургами и театрами, отмечала: «По вине комитета по делам искусств в театрах наблюдается стремление ставить сомнительные пьесы западных драматургов. Эти спектакли пришлось запретить уже после того, как театры их поставили, затратив на постановку огромные средства». И далее: «Совершенно справедливо указывают некоторые драматурги (Крон, Погодин) на то, что количество инстанций и людей, участвующих в приеме пьес и их апробации, чрезвычайно велико. В комитете по делам искусств, реперткоме, республиканском управлении искусств, в литературных отделах театров, в военных и общественных организациях находятся в общей сложности десятки людей, имеющих право „задерживать“ пьесы и вносить поправки в них. Многие из этих контролеров слишком прямо, непосредственно и упрощенно понимают роль театрального искусства в системе пропагандистской, агитационной работы и толкают драматургов на путь поверхностного отражения злободневной действительности»[537].