Креолка же, оставшись без головного убора, озабочена, казалось, была лишь тем, чтобы прибрать жесткие черные волосы. Ответила небрежно:
– Пила.
– Кто наполнял этот бокал, ты?
– Я! – отозвалась женщина чуть более нервно.
– И какой же дрянью ты ее напоила?!
Аурелия бросила на него яростный взгляд, но ответила ровно:
– Не дрянь. Особый напиток из сухих трав. Травы я собирала и заваривала сама. Отвар хороший: я пила его!
– Из этого бокала? – прищурившись, уточнил американец.
– Нет. Заваривала в одной чаше. После разлила в две. Себе и тому, кто просит у духов лоа помощи.
– Один бокал для всех просящих? Кто еще пил из этого второго?
Аурелия ответила не сразу. Нашла черными глазищами мое лицо и отчетливо хмыкнула.
Вслед за ней и остальные с удивлением, а то и ужасом уставились на меня. Я невольно коснулась пальцами собственной шеи, будто проверяя, жива ли еще. Отыскала в толпе глаза мужа – безумные сейчас – и для него одного ответила:
– Я не пила отвар… Клянусь, не пила.
– Духи лоа милостивы, – отчетливо произнесла Аурелия. – Ты вошла вне очереди.
Голова шла кругом… Мне казалось, пассажиры всех трех классов уже столпились здесь, вокруг софы с несчастной Жанной Гроссо – когда двери отворились снова.
– Мадам Дюбуа! – На пороге оказался лейтенант Вальц. – Мне сказали, я могу найти вас здесь.
Немыслимо, но о произошедшем он как будто еще не знал. Наверное, единственный на пароходе. Его заботило что-то другое, и заботило сильно.
– Могу я просить вашей помощи? – с вежливой настойчивостью продолжил он. – На мостике понадобился переводчик с немецкого на английский…
Лишь к концу фразы господин Вальц сообразил, что что-то не так.
Предлог с переводчиком был условным знаком, и только. Вальц хотел переговорить со мною наедине. Но я ни о чем другом сейчас думать не могла.
– Жанну Гроссо отравили, – негромко сказала я ему.
Отошла от софы, где лежала теперь уже мертвая актриса, и не без труда посмотрела на ее лицо. Невероятно, но на щеке, под пышными ресницами, все еще блестела дорожка от слезы.
Этого я вынести не смогла.
Извинившись, мимо мужа, мимо Вальца, бросилась вон – через общий коридор, в нашу каюту. Прямиком в детскую спальню. Обняла прямо в постели спящую Софи, зарылась лицом в ее волосы, всей грудью вдохнула ее сладкий детский запах и – только теперь смогла расплакаться… Молча, конечно, чтобы не разбудить дочь.
Но Софи все равно проснулась и завозилась.
– Мамочка, ты плачешь? Тебе приснился дурной сон, мамочка?
– Да, дурной сон, хорошая моя… Но он уже кончился. Мне теперь не страшно. Спи, крошка.
– Хорошо, мамочка…
Дочка снова затихла и, покуда я баюкала ее в собственных объятьях, уснула.
Сама я очнулась только когда теплая ладонь – мужа, я знала – настойчиво сжала мое плечо. Он рывком опустился рядом и запрокинул мою голову, стараясь поймать взгляд.
– Напрасно ты здесь… – слабо, заученно произнесла я. – Ты ушел сразу после меня, это сочтут подозрительным…
– Плевать.
Ужас – вот что я увидела в его собственных глазах.
– Ты действительно не пила из того бокала? Клянись, что не пила?! – он сжал мои плечи сильнее.
– Клянусь. Если бы пила, верно, сейчас бы лежала на той софе вместо Жанны Гроссо.
От последней мысли мне стало по-настоящему дурно. Я осторожно уложила голову Софи обратно на подушку, поправило одеяло. Отошла на шаг. Лишь потом позволила себе снова дотронуться до собственной шеи.
Неужто я в самом деле жива?
А будь я сейчас мертва – Жанна бы выжила. И назвала бы это чудом. А жизни моих мужа и детей превратились бы в ад. Муж и сейчас смотрел на меня со смертельным страхом.
Едва я встала – он поднялся следом и снова обхватил меня за плечи. Я даже сумела вымученно улыбнуться, столько трогательной заботы было в любимых черных глазах. Я погладила его руку, с лаской коснулась темных волос на голове и все не могла взять в толк, почему он столь напряжен? Почему держит меня так, будто я все еще смертница, и могу упасть замертво в любой момент?
Пожалуй, это был не просто страх от пережитого.
Я редко видела мужа столь бледным. Но всякий раз, когда видела – это предвещало катастрофу…
– Меня не было в каюте Жанны, когда все случилось, – через силу, явно коря себя, выговорил он, – скажи, кто-то еще знал заранее, что ты пойдешь слушать прорицание первой? Может, ты кому-то случайно обмолвилась, или кто-то предполагал? Спрашивал тебя об этом?
– Кажется, нет… я сама решилась на это, лишь когда вошла в каюту после ужина – и совершенно точно не говорила ничего вслух.
А потом я осознала, чего он так боится. Спросила прямо:
– Ты допускаешь, что напиток предназначался мне? Не Жанне Гроссо?
Я снова улыбнулась рассеянно и не к месту: настолько нелепой казалась его догадка.
– Зачем меня кому-то убивать? Я в первый раз вижу всех этих людей на пароходе, никому не успела насолить. Разве что Шефер, мой фальшивый муж, наверняка поминает меня недобрым словом, но ведь он под замком…
– Уже нет, – через силу выговорил муж. – Эрих Шефер обезвредил охрану и сбежал. По-видимому, сегодня утром.