Тайны моей сестры

Мне приятно находиться на свежем воздухе; работа в саду хоть и утомительная, приносит облегчение. Чем больше сорняков я кидаю в черный мешок, тем спокойнее мне становится. Спустя пару часов сад не узнать, а я хоть и ужасно вспотела, чувствую себя гораздо лучше.

Выкидывая содержимое последнего мешка в мусорный контейнер у стены, я вдруг слышу детский смех. Этот приятный звук заставляет мое сердце трепетать. Он так похож на… Я иду на звук и, остановившись у розовой клумбы, вижу мальчика: он лежит на животе и читает свой любимый комикс – из старых, зачитанных до дыр. Читает и смеется что есть мочи над нелепыми шутками.

Я поднимаю голову и вижу женщину, сидящую в саду у дома напротив. Молодая, чуть за тридцать, волосы покрыты синим платком. Подойдя ближе, я замечаю на платке узор из красных розочек и улыбаюсь. У мамы был очень похожий; она накидывала его на плечи, когда ходила в церковь. Мы называли его «мамин цветочный платок».

– Здравствуйте! – окрикиваю я ее, выглядывая из-за забора.

Немного испуганная, она ставит стакан с напитком на траву.

– Я Кейт, – дружелюбно говорю я. – Я тут на пару дней.

– Вы дочь миссис Рафтер? – спрашивает она, поднимаясь с кресла.

– Она самая, – отвечаю я, когда она подходит к забору.

– Меня зовут Фида, – говорит молодая женщина. – Ваша мать много о вас рассказывала.

– Приятно это слышать, – отвечаю я. – Я очень по ней скучаю.

– Я тоже, – кивает женщина, глядя мимо меня на мамин сад. – Она была очень добра ко мне. Давала… как же они называются? Пирожки… Круглые такие, с вареньем…

Наблюдая, как молодая женщина пытается подобрать верное слово, я чувствую запах пончиков. Моя мама любила печь – в этом ей не было равных. Когда отец меня избивал, она всегда пекла пончики; до сих пор не могу их есть: их вкус ассоциируется у меня одновременно с маминой виной и моим собственным горем.

– Пончики, – говорю я. – Пончики с вареньем.

– Да! – радостно вскрикивает женщина. – Точно, пончики с вареньем. Вкуснятина. Она оставляла их у меня на пороге в маленьких коробочках, как… как Санта Клаус.

– А ваш сын любит пончики? – спрашиваю я, вытягивая шею в поисках мальчика.

Улыбка на лице женщины вдруг блекнет, и я беспокоюсь, что сказала что-то не то.

– Я только что слышала детский смех. Очень приятный.

– У меня нет детей, – говорит женщина, и я вижу в ее глазах знакомую боль. – Это, наверное, ребятишки на заднем дворе. Они иногда срезают там, когда возвращаются из школы через поле.

– Наверное, или мне уже мерещится, – хихикаю я, пытаясь разрядить обстановку.

Молодая женщина смеется, но в глазах ее печаль.

– Значит, вы живете одна? – спрашиваю я, не в силах задушить в себе журналиста.

– Периодически, – говорит она. – Моего мужа часто нет дома. – Она показывает рукой на небо.

– Он работает за границей? – пытаюсь угадать я.

– Да, – отвечает она. – За границей.

– Тяжело вам, наверное, – говорю я. – Столько времени проводить одной.

– Все хорошо. Я счастлива, – заявляет она, но ее голос счастливым не назовешь.

– Откуда вы, если не секрет?

– Из Ирака, – с облегчением в голосе отвечает она. – Из Фаллуджи.

– Я знаю этот город, – говорю я. – Была там в две тысячи четвертом.

Она кивает и смотрит куда-то вдаль. Я видела этот взгляд бесчисленное множество раз – взгляд человека, вынужденного покинуть родину, – грустный и обескураженный.

– В две тысячи четвертом, – шепчет она. – Значит, вы были там во время Битвы?

– Да, – отвечаю я.

– Я уехала сразу после, – говорит она, скрестив руки на груди. – Мой двоюродный брат уезжал, и родители сказали – отправляйся с ним. Сказали – так будет лучше…

Она замолкает, и на платье ей капает большая слеза. Она торопливо вытирает ее рукой.

– Прошу прощения, – говорит она.

– Все хорошо, – утешаю ее я. – Я понимаю. Я была в Фаллудже по работе, а для вас этот город был домом. Представляю, как вам тяжело.

– Ирак мне больше не дом, – тихо говорит она. – Мой дом теперь здесь.

Она улыбается, но глаза у нее до сих пор грустные. Я столько всего хочу спросить, но знаю, что сейчас не время.

– Ирак всегда будет вашим домом, – говорю я. – Он часть вас. Как Херн Бэй – часть меня, хоть я и не живу здесь уже много лет.

Она кивает.

– Иногда Фаллуджа мне снится, – говорит она. – Какой она была в моей юности; я просыпаюсь в надежде туда вернуться, но знаю, что теперь все по-другому.

Я уже собираюсь рассказать ей о моей недавней статье об этом городе, когда вдруг раздается оглушительный грохот.

– Что это за звук?

Я смотрю на женщину. Улыбка на ее лице поблекла, руки дрожат.

– Мне пора, – выпаливает она.

– Все в порядке? Может, вам помочь?

– Нет, спасибо, все хорошо, – дрожащим голосом отвечает она. – Мне пора.