Тайны моей сестры

С той ночи между нами все изменилось. Теперь мы спим отдельно. Вместе не едим. Пол проводит все больше и больше времени на работе. Мы словно чужие люди, каким-то случайным образом поселившиеся в одном доме.

– Не будем сейчас об этом, – ласково говорит он. – Ты сама не знала, что творишь.

Он улыбается, и у меня скручивает живот. Бедный Пол. На следующий день он даже не хотел признавать, что я с ним сделала.

– Я не хотела.

– Знаю, – успокаивает меня он. Но я вижу по его глазам, что он мне не доверяет.

– Я в порядке, честно. – Он пытается улыбнуться. – Кстати, доктор сказал, что тебе можно домой. Машина у входа, поедем, когда будешь готова.

Его слова возвращают меня к мыслям о Кейт, к новостям.

– Я до сих пор не могу в это поверить, – говорю я, отворачиваясь от него. – Что ее больше нет.

– Знаю, – отвечает он. – Я сам не могу поверить. Она была прекрасным человеком. Я просто жалею, что оставил тебя сегодня одну. Идиот. Или как там говорила Кейт? Тупица.

Он печально смеется, и сердце у меня разрывается от боли.

– Меня она тоже так называла, – говорю я, после чего сползаю с койки и беру со стула кардиган. – В детстве.

Я вспоминаю пляж в Рекалвере. Одно из моих самых ясных воспоминаний. Я строю замок из песка, а она копает. Любила она во всем копаться. Вдруг она замирает, и, подняв голову, я вижу у нее в руках какую-то штуковину. «Это окаменелость?» – спрашиваю я, подойдя ближе. «Не знаю», – отвечает она. «Но мне оно нравится». Через минуту над нами нависает мама, она выхватывает окаменелую штуку у Кейт из рук, а потом бежит и бросает ее в море. «Зачем ты это сделала? – вопит Кейт, когда мама возвращается. – Она моя!» Мамина юбка промокла насквозь, и, усаживаясь обратно на полотенце, она бросает на нас сердитый взгляд. «Ты нашла бомбу, Кейт. Это тебе не игрушки». Став вдруг серьезной, Кейт кивает и продолжает копать, а я продолжаю сидеть в недоумении. «А что такое бомба? – спрашиваю я. – Яйцо динозавра?» Мама и Кейт покатываются со смеху, им так смешно, что я и сама невольно начинаю смеяться. «Ой, Салли, какая же ты тупица».

Закрыв глаза, я прячу лицо в шерстяных складках кардигана. По щекам текут слезы, и я слышу мамин голос: Это тебе не игрушки.

– Глупая, безмозглая дура, – плачу я. – К чему эта чертова смелость? Сидела бы себе дома, а люди бы пусть сами решали свои проблемы и умирали в своих битвах.

– Ох, Салли, – говорит Пол. Встав со стула, он берет из моих рук кардиган. – Все хорошо. Излей душу.

Положив кардиган на кровать, он заключает меня в объятия.

– Я никогда не смогу свыкнуться с этой мыслью. Что она умерла в полном одиночестве, и в последние минуты ее жизни рядом не было никого, кто бы мог ее утешить. Зачем только я так ужасно себя повела, когда она пришла со мной увидеться? Но я думала только о том, что она сделала. Мысли об этом съедали меня изнутри, а теперь уже слишком поздно.

– Ш-ш-ш, – убаюкивает меня Пол, поднимая кардиган. – Все хорошо. Прошлого не вернешь. Что было, то было. Я помогу тебе, детка. Мы справимся с этим вместе. А теперь пойдем домой.

Я пленница в собственном доме. Исполненный решимости не позволить мне улизнуть за выпивкой, Пол взял на работе отгул до конца недели и теперь сидит дома и корчит из себя няньку.

Он уже несколько раз в течение дня заходил меня проведать, принес чаю с печеньем, кипу дрянных журналов и сказал, что, как только я буду готова, можно поговорить о Кейт.

Из-за отсутствия выпивки мне тревожно, и ужасно болит живот. Нужно придумать, как улизнуть и раздобыть немного спиртного. Однако сейчас я чувствую странное спокойствие, хоть и не знаю, сколько оно продлится.

Стряхнув с одеяла крошки от печенья, я переворачиваюсь на бок. Пол предложил мне принять «горячую ванну», но я не хочу двигаться, ведь тогда все станет реальностью. Если буду лежать здесь и думать о ней изо всех сил, может, получится ее вернуть.

Закрыв глаза, я возвращаюсь в дом моего детства. Мне около восьми. Мы сидим за столом и ждем, пока отец вернется из паба. Я болтаю без умолку, чтобы заполнить тишину, а мама с Кейт просто смотрят друг на дружку. Я вижу в их глазах страх. Что бы они там ни думали, я не тупая. Мама испекла куриный пирог. Когда она только вытащила его из духовки, он был великолепен, но прошло уже три часа, и вот он стоит, остывший и зачерствевший, посреди стола.

– Ну это уже просто смешно, мам! – кричит Кейт, ударяя руками по столу. – Мы же не можем сидеть тут всю ночь. Уже почти девять, и мне нужно делать домашку по истории. Порежь ты уже этот чертов пирог и, когда он явится, разогрей его кусок.

Мама складывает руки на коленях и опускает голову. Она словно молится.

– Ты же знаешь, Кейт, он любит, когда мы ужинаем все вместе, – дрожащим голосом говорит она. – Прошу тебя, не начинай, не сегодня.

– Это мне не начинать? – восклицает Кейт. – Мне? Это безумие, мам. Если он так хочет ужинать вместе с нами, что же не возвращается из паба?

– Можно посмотреть телик, – предлагаю я, но мама лишь хмурится в ответ. – Может, крутят что-то интересное.