Тайны народа

В окно была вделана крепкая железная решетка со слишком узкими отверстиями, чтобы можно было пролезть в них. Я исследовал также свою цепь и кольца, из которых одно было прикреплено к ноге, а другое — к поперечной перекладине моего ложа. Итак, мне не представлялось никакой возможности сорвать с себя оковы даже в том случае, если бы я был силен так же, как и раньше. Мне оставалось одно — хитрость. И я, Гильхерн, сын Жоэля, родоначальника карнакского племени, должен был думать о хитрости, о том, чтобы стать в хорошие отношения с фактором с целью получить от него некоторые сведения о Сильвесте и Сиомаре. Поэтому мне нельзя было худеть, казаться грустным и расстроенным мыслью о судьбе, предназначенной моим детям. Я боялся оказаться неумелым в своей хитрости. Наша галльская раса не знала ни обмана, ни лжи. Она всегда или побеждала в открытом бою, или умирала.

Вечером того же дня, придя в себя окончательно и осознав весь ужас своего рабства, я был свидетелем одного безмерно величественного зрелища, которое подняло мое мужество и уничтожило всякие сомнения относительно спасения Галлии.

На исходе дня, в сумерках, я вдруг услышал топот копыт и, подойдя к узкому окну темницы, рассмотрел несколько полков, которые быстро ехали к большой площади Ванна. И вот что я увидел дальше.

Две когорты римской инфантерии и один кавалерийский легион, поставленные в боевом порядке, окружали площадь, посередине которой поднимался деревянный помост. На этом помосте находился один из тех чурбанов, которые употребляются для разрубки мяса. Возле него с топором в руках стоял гигантский мавр с бронзовым цветом лица, с головой, обвязанной ярко-красной чалмой и голыми ногами. На нем был надет плащ и короткие шаровары красного цвета, покрытые в некоторых местах темными кровавыми пятнами.

Вдалеке раздавались звуки длинных римских рожков, игравших похоронный марш. Они становились все ближе и ближе, и наконец одна из когорт раздвинула свои ряды, и римские музыканты первыми вошли на площадь. Они шли впереди членов Почетного легиона, облаченных в железные латы. За ними, связанные по двое, двигались пленники из нашей армии Затем, тоже связанные, шли женщины и дети. Более двух полетов камня из пращи отделяло меня от пленных, и я никак не мог, несмотря на все усилия, на таком далеком расстоянии разглядеть их черты. А между тем там могли находиться моя дочь и мой сын. Пленники всех полов и возрастов, сжатые между двумя рядами солдат, были подведены к помосту. Прошло еще несколько групп наших братьев, и, наконец, появились двадцать два человека, которые шли один за другим и не были закованы в цепи.

Я узнал их сразу по свободной и гордой походке. Это были все глубокие старики, начальники и старейшие в городе и ваннском племени. Среди них я заметил шедших позади двух жрецов и одного барда Карнакского леса. Первых я узнал по их длинным белым плащам, а второго — по его отделанной пурпуром тунике.

Еще одна римская пехотная когорта появилась на площади, и, наконец, между двумя отрядами нумидийских всадников, покрытых длинными белыми плащами, въехал верхом сам Цезарь, окруженный своими офицерами. Я узнал этот бич Галлии по его доспехам, тем самым, в которые он был облачен, когда я при помощи своего дорогого брата Микаэля увозил его пленником на своей лошади. О, как проклинал я при виде Цезаря свою глупую слабость, которая была причиной спасения палача моей родины!

Цезарь остановился на некотором расстоянии от помоста и сделал знак правой рукой. Спокойным, величественным шагом двадцать два пленника, двое жрецов и один бард медленно взошли на помост.

Один за другим клали они свои седые головы на плаху, и каждая из этих голов, отрубленная топором мавра, скатывалась к ногам связанных братьев. Осталось умереть только барду и двум жрецам. Они подняли свои головы и руки к небу, сжали друг друга в прощальных братских объятиях и захватывающим голосом запели те слова моей сестры Гены, жрицы с острова Сен, которые она произнесла в момент своей добровольной жертвы на Карнакских камнях, те слова, которые служили боевым криком для восставшей против Рима Бретани:

— Гезу, Гезу! За ту кровь, которая прольется, окажи Галлии милосердие! За ту кровь, которая прольется, дай победу нашему оружию!

Бард прибавил:

— Вождь ста долин спасся, в нем наша надежда!

И все галльские пленники, все женщины и дети, подхватили последние слова жрецов таким могучим голосом, что он потряс воздух до самой моей темницы.

После этого дивного пения бард и двое жрецов по очереди положили на плаху свои священные головы, и они так же, как и головы старейших города Ванн, скатились к ногам пленников-братьев.

После этого пленники сильным угрожающим голосом запели военный припев бардов:

— Рази римлянина, бей его в голову сильнее!

Члены Почетного легиона, опустив копья, внезапно окружили их, безоружных и связанных, железным кругом из пик. Но этот могучий голос наших братьев дошел до раненых, запертых так же, как и я, в сарае, и все мы ответили им тем же военным припевом:

— Рази римлянина, бей его в голову, бей сильнее!