Тайны Нельской башни

В глазах Маргариты зажегся огонь, и с интонациями бесконечного презрения она добавила:

– Вероятно, именно из-за этого вы вспомнили дорогу, по которой приходили навещать принцессу Маргариту Бургундскую. Что ж, сударь, королева вас слушает!

Ангерран де Мариньи вновь поклонился, но на сей раз так низко, что колени его в конце концов коснулись паркета. В такой позе он и замер.

– Встаньте, сударь, – холодно промолвила королева.

Ангерран де Мариньи остался на коленях, но поднял на королеву лицо столь мучительное, столь разбитое отчаянием, что она вздрогнула.

– Я желаю говорить не с королевой, – глухо сказал министр, – а с Маргаритой. Простите мне мою дерзость, сударыня. Если хотите, вызовите стражу, бросьте меня в темницу, лишите меня всего моего состояния, прикажите отвести на виселицу… но прежде выслушайте!.. Выслушайте, как слушали когда-то… давным-давно… до того дня, когда Карл де Валуа заменил меня в вашем сердце!

В этот момент один из гобеленов чуть колыхнулся.

Позади этого гобелена Мабель, вся обратившись в слух, размышляла:

«Что же мне предстоит узнать? Уж не сокровенную ли тайну Маргариты? Неужто я наконец узнаю, почему из всех ее любовников в живых остались лишь Мариньи и Валуа? Почему Ангерран вышел невредимым из смертельных объятий Маргариты?»

– Говорите, сударь! – сказала королева, и на лице ее отразилась задумчивость, вызванная, вероятно, воспоминаниями об упомянутом Мариньи двойном любовном прошлом.

– Мы одни? – уточнил первый министр. – Поймите меня, сударыня: то, что я собираюсь сказать, не должна слышать ни одна живая душа!

– В моих покоях только Мабель, а Мабель не слушает, не смотрит. Она слышит и видит только тогда, когда я ей это приказываю. Но прежде поднимитесь…

На этот раз Мариньи повиновался и встал навытяжку перед королевой.

Первый министр Людовика X заговорил голосом тихим, хриплым, дрожащим:

– Маргарита, семнадцать лет назад, в одну из мартовских ночей, когда небеса, вероятно, прогневавшись, ниспослали на землю гром и молнии, в один из уединенных домов в окрестностях Дижона вошла молодая девушка. С ней был всадник, который поддерживал ее и приободрял, и пожилая женщина, которой предстояло о ней позаботиться. Девушка ужасно страдала, и ей пришлось призвать на помощь все свое мужество, чтобы дойти до этого дома… так как она вот-вот должна была стать матерью.

При первых же словах этого рассказа глаза Маргариты странным образом расширились, сердце застучало глухими ударами, а по телу прошла нервная дрожь.

– В эту самую ночь, – продолжал Ангерран де Мариньи, – девушка произвела на свет очаровательное дитя, прелестное, как амуры: уже через несколько часов после рождения на его миленьких губах играла восхитительная, как заря, улыбка.

Маргарита с трудом сдержала рыдание.

– С первой же минуты, – продолжал Мариньи, – мать прониклась к ребенку любовью и обожанием. Прониклась настолько, что несмотря на ужасные опасности, провела в этом уединенном доме трое суток. Однако же ее ждала другая жизнь, вследствие чего она вынуждена была расстаться со своим ангелочком, пусть и ненадолго. Всадник, который был спутником этой матери, этот всадник, бывший любовником этой девушки, уехал, увезя ребенка с собой. Уехал с пожилой женщиной, которая, по мере сил, ухаживала за молодой матерью. В тысяче шагов от дома всадник заколол старушку кинжалом, дабы о рождении ребенка знали лишь мать, отец… и Всевышний!

Из груди королевы вырвался протяжный стон.

А первый министр Людовика X закончил:

– Этот всадник был посланником французского короля ко двору Бургундии, и звали его Ангерран де Мариньи; эта молодая мать звалась Маргаритой и была старшей дочерью Юга, четвертого герцога Бургундского…

– Моя дочь, – прошептала Маргарита. – О, если у вас только не каменное сердце, вы скажете мне, что стало с этим ребенком, плотью от моей плоти, кровью от моей крови… Ах! Несчастная королева! Несчастная мать! Несчастная женщина! Знаешь ли ты, Ангерран, сколько слез я пролила? Да, ты знаешь, – ведь сколько раз я валялась у тебя в ногах!..

В этот момент гобелен в глубине комнаты вновь слегка вздрогнул. И если бы Мариньи приподнял этот гобелен, он бы увидел следующее.

При последних словах, что прозвучали, Мабель упала на колени. Руки ее вознеслись к небу, и она пробормотала:

– Мать! Она – мать, как и я!.. Боже небесный, Боже праведный и карающий, будь Ты благословенен во веки вечные, Ты, который ниспослал мне возмездие в тот час, когда я уже начала отчаиваться!..

Маргарита Бургундская продолжала:

– Знаешь ли ты, Ангерран, во что я превратилась? Да, ты знаешь и это, так как от тебя не ускользает ни один из моих поступков, ни один из моих жестов!.. А какой бы, скажи, я была, будь моя дочь со мной? Какой стала бы, если бы луч ее искренней и сердечной улыбки осветил преисподнюю моей души?