Через десять минут Фульмен села в карету и приказала везти себя в Пасси, на улицу де Помп. Карета остановилась перед маленьким бедным одноэтажным домиком с палисадником и зелеными ставнями. Фульмен вышла из кареты и позвонила. Толстая, уже довольно пожилая служанка в огромном остроконечном чепчике, какие носят нормандки, вышла отворить дверь и, казалось, была сильно удивлена, увидав молодую и красивую даму, закутанную в большую английскую шаль и прятавшую руки в соболью муфту.
– Здесь живет полковник Леон? – спросила Фульмен.
– Здесь, – ответила служанка.
– Встал он?
– Да, сударыня.
Фульмен прошла во двор, не обратив внимания на впечатление, которое она произвела на нормандку.
– Сударыня, как прикажете о вас доложить?
– Ничего не надо.
– Однако…
– Скажите просто полковнику, что друг его сына хочет его видеть.
Эти слова удовлетворили служанку вполне. Она провела Фульмен в маленький зал и просила ее подождать. Две минуты спустя дверь отворилась, и Фульмен увидала входящего полковника Леона.
Те, кто видел полковника лет пять назад, бодрого, с черными волосами и огненным взором, каждая черта лица которого свидетельствовала о железной воле этого человека, с большим трудом узнали бы его теперь.
Полковник сделался стариком, с седыми и редкими волосами, со сгорбленным станом и тусклыми глазами. Годы или угрызения совести довели его до такого быстрого разрушения? Один Бог мог ответить на это.
Он поклонился Фульмен, не будучи в состоянии скрыть своего удивления, и предложил ей кресло у камина, где пылало яркое пламя.
– С кем я имею честь говорить? – спросил он любезно.
– Меня зовут Фульмен, – ответила молодая женщина, скромно опустив глаза. – Я танцую в Опере.
– Вы приехали ко мне по поручению моего сына? – спросил ее старик, и лицо его приняло при этом выражение радости и гордости, а потухший взор заблистал.
Этот человек, всех ненавидевший, презиравший и преследовавший, игравший честью и жизнью людей, вздрогнул с головы до ног при одном имени своего сына, единственной привязанности, которая жила в его каменном сердце.
– То есть, я приехала поговорить о нем, – сказала Фульмен.
– Боже мой! – пробормотал полковник, бледнея. – Неужели он заболел… или дрался на дуэли… Он ранен…
– О, успокойтесь, – сказала Фульмен, – он чувствует себя превосходно.
– Ах, как вы меня напугали!.. И полковник прибавил взволнованным голосом:
– Дорогое дитя! Вот уже три дня, как он не был у меня… О! Я не сержусь на него за это… он молод… я стар… ему скучно со мною… и притом Иов сказал мне…
Полковник остановился и взглянул на Фульмен с любезной улыбкой.
– Что он вам сказал? – спросила танцовщица.
– Что он влюблен… вероятно, в вас… вы так прекрасны и притом лицо у вас такое доброе… и он будет с вами так счастлив, не правда ли?
Фульмен с улыбкой покачала головой.
– Нет, он не в меня влюблен… однако… Ах, полковник! – воскликнула она с благородной искренностью, тронувшей до глубины души старика: – Я могу признаться вам, потому что вы его отец: я люблю его…
– А он вас не любит?
– Нет.
– Значит, он слеп! – пробормотал старик, взглянув на танцовщицу взглядом знатока, умеющего ценить красоту женщин.
– О, будьте покойны, – сказала Фульмен, – он полюбит меня когда-нибудь. Я это чувствую… а если я хочу чего-нибудь…
Фульмен упрямо надула губки, что вызвало улыбку у полковника, и продолжала:
– Я пришла к вам поговорить о нем потому, что мы оба любим его больше всего на свете.
– Благодарю вас, – сказал старик, пожав руку Фульмен.
– А еще потому, – продолжала она, – что ему грозит большая опасность.
– Опасность! – вскричал, весь задрожав, полковник, причем вся кровь прилила у него к сердцу.
– Успокойтесь, – сказала Фульмен, – мы можем ее предупредить.
– О, так говорите, говорите скорее!
– Полковник, – серьезно продолжала молодая женщина, – знаете ли вы врагов Армана?
– Врагов? Ах, возможно ли это? Он так добр, так благороден, дорогое мое дитя.
– В таком случае, они есть у вас?
При этом вопросе полковник вздрогнул, и перед его глазами, как в панораме, промелькнуло все его прошлое… У него потемнело в глазах.
– Быть может.
– Ну, так слушайте.
И Фульмен рассказала дрожавшему полковнику о любви его сына к таинственной Даме в черной перчатке и происшествиях, совершившихся в течение последних двух дней. Полковник слушал танцовщицу, но едва она кончила свой рассказ, как сгорбленный старик выпрямился, и потухший взор его заблистал гневом и энергией.
– Ах! – воскликнул он. – Если кто-нибудь осмелится, коснуться моего ребенка… то я, кажется, потрясу небесный свод и обрушу его на голову дерзнувшего.
– Слушайте, – сказала Фульмен, – вот зачем я пришла к вам. Под предлогом поездки по делам, требующим присутствия Армана, увезите его отсюда. Уезжайте с ним сегодня же вечером. Увезите его подальше от Парижа, в Нормандию, в Бретань, куда хотите, а я в течение этого времени постараюсь узнать тайну Дамы в черной перчатке…
Фульмен встала.