Даже самый честный человек, совесть у которого совершенно чиста, не может без волнения видеть людей, являющихся к нему в полночь, во имя закона. Волнение Эмиля Дюпора было так велико, что он не находил слов, чтобы ответить им, не мог сделать движения и стоял пораженный и, по-видимому, спрашивая себя, бредит он или видит все наяву. Что касается Блиды, то она стояла бледная и дрожащая и растерянно смотрела на полицейских агентов. Один из них, взявший на себя обязанность дать объяснение, взглянул на нее и сказал:
– Сударыня, вас зовут Луизой Гато, по прозванию Блида?
– Да, сударь, – пробормотала Блида, совершенно не обладавшая смелостью женщин ее сорта.
– Внизу нас ждет карета, не угодно ли вам последовать за нами?
– Последовать за вами?
– Да, сударыня.
– Но я ни в чем не виновата… я не совершила ничего преступного… я…
– Тс! – остановил ее человек с длинными усами: – Вы объяснитесь где и когда следует.
– Однако! – в свою очередь вскричал Эмиль Дюпор, к которому вернулось присутствие духа, – это ошибка, господа, эта дама у меня… я отвечаю за нее…
– Отлично, милейший господин Эмиль, но не мешайте в деле, вы этим только повредите. Если эта дама невиновна – там увидят.
– Но, наконец, в чем же меня обвиняют? – пробормотала Блида, вырываясь от второго мнимого агента.
– Вам все объяснят, идемте…
Блида хотела защищаться и кричать, но один из полицейских сказал ей:
– Если вы будете сопротивляться, то я кликну в окно моих людей, которые ждут внизу, и вас свяжут по рукам и по ногам… Если вы будете кричать, вам засунут в рот платок и заставят замолчать.
– Ну, хорошо! – сказала Блида, немного успокоившись. – Не надо употреблять насилие, я последую за вами.
Она протянула руку студенту, пораженному ужасом, и позволила увести себя агентам. Спускаясь по лестнице, они держали за руку молодую женщину, потом открыли дверцу кареты, помогли ей сесть и сами поместились рядом с нею. Карета помчалась.
Один из полицейских преспокойно вынул из кармана кинжал, лезвие которого мелькнуло перед глазами Блиды при свете каретного фонаря.
– Слушайте же меня внимательно, – сказал он, – мы не полицейские агенты, хотя получили приказание привезти вас туда, где от вас желают получить некоторые объяснения; остерегайтесь кричать или звать на помощь во время пути, потому что вы умрете раньше, чем кто-нибудь успеет помочь вам.
Блида вздрогнула и промолчала. Куда же ее везут?
Это ей было трудно угадать, хотя два предположения одно за другим мелькнули в ее голове в то время, как карета выехала из улицы Мазарини и покатила к набережной.
Первое, что граф Гоилов, ее повелитель, внезапно вернулся в Париж, узнал о ее бегстве к студенту и, по привычке русского важного барина, третирующего свою содержанку, как рабу, решился подвергнуть ее какому-нибудь ужасному наказанию.
Но это предположение испугало Блиду менее второго.
Блида вспомнила о Фульмен, перед которой она была, конечно, неправа и встречи с которой она старалась избегать, уезжая из своей хорошенькой квартирки на улице Матадор и решившись поселиться у Эмиля Дюпора на пятом этаже на улице Медицинской Школы. Она знала Фульмен за женщину энергичную и решительную и боялась увидеть ее участие в дерзком похищении, жертвой которого была она; ее подозрения перешли в уверенность, когда она увидела направление, по которому ехала карета. Карета действительно, проехав вдоль набережной, свернула на площадь Согласия, поднялась по Елисейским полям и въехала на улицу Марбеф. Блида не думала ни защищаться, ни кричать, потому что она приняла всерьез слова одного из полицейских, пригрозившего убить ее. К тому же в этот час в Елисейских полях не было ни души. Карета остановилась перед отелем Фульмен.
– Выходите, сударыня, – пригласил ее один из мнимых агентов.
Блида повиновалась. Агент взял ее за руку и провел на нижний этаж, в прекрасную оранжерею, где в начале этого рассказа мы видели танцовщицу, ужинавшую со своими друзьями.
Фульмен ждала Блиду. Молодая женщина небрежно развалилась в кресле; она улыбалась и, увидев свою старинную подругу, сказала:
– Согласись, моя дорогая, что у меня смышленые лакеи… они разыграли свою роль в совершенстве.
Фульмен расхохоталась, в то время как Блида остановилась, нахмурив брови, на пороге оранжереи.
– Если ты захотела сыграть надо мною шутку, – сказала она, – то я должна объявить тебе, что она плохого сорта.
– Неужели?
Фульмен жестом отпустила слуг, потом взглянула на Блиду, и ее взгляд был так пронзителен, что та была потрясена до глубины души.
– Дорогая моя, – сказала Фульмен, причем улыбка исчезла с ее губ, – я никогда не шучу в серьезных вещах.
– Гм! – заметила Блида. – Ты хочешь, значит, говорить со мною о серьезных вещах.
– Да, – утвердительно кивнула головою Фульмен.
– В таком случае, – пробормотала Блида, – ты могла бы написать мне или послать…
– Моя крошка, – резко перебила ее Фульмен, – у нас нет времени, ни у тебя, ни у меня, дольше обманывать друг друга и обмениваться длинными фразами: тебе грозит смертельная опасность.