Эммануэлю показалось, что он бредит.
– Сударыня, – сказал он наконец, – как ни ужасно мое положение…
– Именно ужасно, – перебила его Фульмен, – и я сейчас скажу вам содержание письма, за которое вы так дорого должны заплатить.
Маркиз сначала побледнел, потом лицо его вспыхнуло, и он сказал:
– Как ни ужасно мое положение, но я не могу принять деньги от незнакомого друга…
– Это вовсе не друг ваш, – возразила Фульмен.
– Кто же в таком случае?
– Слушайте, маркиз, – продолжала Фульмен, – позвольте мне сказать вам только одно слово, потому что более я ничего не имею права сообщить вам: улица Сент-Андре, мансарда улицы Масон-Сорбонна, ваш отель, Венсенский лес, где вы должны драться завтра, – все это составляет шахматную доску, на которой вы, ваш противник и Блида не более как пешки. Есть два лица, которые ведут между собою борьбу из-за вас.
Эммануэль вздрогнул и бросил на Фульмен взгляд, полный беспокойства. Фульмен прибавила:
– Одно из них, господин Шаламбель маркиз де Флар, наметило вас как предмет мщения и будет преследовать вас без пощады. Другое то, от которого я являюсь, прислало вам эту сумму, которую вы не знали, где достать, и это лицо к вашим услугам, так как первое против вас. Оно защищает вас, потому что вас хотят погубить.
– А кто победит?
– Одному Богу известно!
Фульмен была невозмутимо спокойна и торжественна. Эммануэль вздрогнул.
– Слушайте, – продолжала Фульмен, – я дам вам последний совет: возьмите эти пятьсот тысяч франков, выкупите письмо, которое необходимо во что бы ни стало уничтожить, деритесь с оскорбленным вами человеком, затем посадите вашу жену и детей в почтовую карету и уезжайте вместе с ними.
– Что вы говорите, Боже мой?
– Поезжайте в Италию, в Архипелаг, отправляйтесь в Азию, на край света, если это необходимо, и постарайтесь избегнуть роковой судьбы, преследующей вас.
– Но что же это за судьба? – вскричал маркиз хриплым голосом.
– Клятва, которой я связана, не дает мне права сказать это. Прощайте, маркиз.
Фульмен положила на стол векселя и прибавила:
– Вы напишете мне расписку?
– Но, сударыня… – пробормотал он, все еще колеблясь.
– Именем вашей жены и детей умоляю вас принять эти деньги, – сказала она.
Маркиз взял перо и написал расписку в получении двух векселей на дом Ротшильда. Затем он подписался и отдал расписку Фульмен, которая спрятала ее в красный сафьяновый бумажник, простилась и направилась к двери.
– Кому же я должен буду выплатить эту сумму? – спросил маркиз.
– Через год с этой распиской к вам явится человек, и вы условитесь с ним относительно следующих сроков платежа.
И уже на пороге Фульмен спросила:
– Послушайте, еще одно слово.
– Спрашивайте…
– Вы очень хотите драться с Фредериком Дюлонгом?
– С этим грубияном! Разумеется, нет.
– Ну, так уезжайте сегодня ночью, уезжайте сейчас… Эммануэль отрицательно покачал головой.
– Это невозможно, – сказал он.
– Почему?
– Меня сочтут за труса.
– Так прощайте, сударь, – сказала Фульмен, – и да отстранит Господь грозу, собирающуюся над вашей головой.
Фульмен вышла, а Эммануэль спросил себя: уж не грезят ли он. Но векселя, лежавшие перед ним, напомнили ему о действительности.
– Все это очень странно, необъяснимо… – прошептал он. – Кто это лицо, преследующее меня? Неужели у меня есть враг?
Этот вопрос, заданный им самому себе, заставил его мучительно вздрогнуть.
В первый раз этот доселе счастливый человек испугался, увидав угрожающую ему беду, обратился к своей совести, так долго молчавшей, и начал разбираться в своих воспоминаниях, отыскивая между ними наполовину уже забытые имена тех, которые погибли от руки ужасной ассоциации «Друзей шпаги». Все те, которых наметило себе в жертвы это ужасное общество, уже в могилах, а мертвые не мстят… Кто же в таком случае преследует его? Маркиз Эммануэль Шаламбель де Флар-Монгори провел бессонную мучительную ночь, и, когда старик Жан вошел в его комнату, чтобы разбудить его, он застал маркиза сидящим на кровати, опустив голову на руки, с мутными и неподвижными глазами.
– Барин, – сказал Жан, – вы приказали мне разбудить себя в половине седьмого.
– Хорошо, одень меня и вели заложить карету да положи в нее пару шпаг.
– О, Господи! – вскричал испуганный Жан. – Барин дерется?
– Да, – сухо ответил Эммануэль. – И у меня нет секундантов. Но отельный швейцар и берейтор оба военные, а берейтор даже с орденом. Пойди и прикажи им одеться. Это почтенные люди, и они вполне могут быть моими секундантами. «И притом будут вполне подходящими, – мысленно добавил Эммануэль, – этому дуралею, который тащит меня к барьеру».
Маркиз вскочил с постели, охваченный лихорадочной энергией, какая бывает у людей, ставящих свою жизнь на карту.
XXVI
Две минуты спустя г-н Шаламбель де Флар-Монгори был уже одет. Эммануэль привык к ранним выходам из дома и к дуэлям, и в таких случаях всегда одевался крайне изысканно.