Тайны Парижа

– Ну, так слушайте, – сказала она. – Если вы не будете слепо повиноваться мне, вы никогда не увидите своих детей, но вы очутитесь лицом к лицу с вашей женой, которая возненавидит вас и будет презирать, потому что она узнает, что ее муж – убийца, и мстители за тех, кого он убил, лишили ли ее, невинную, ее детей…

И Дама в черной перчатке докончила со злой улыбкой:

– Неужели вы не видите теперь, маркиз, какую позорную, печальную, полную терзаний жизнь вам придется вести подле вашей жены у осиротевшего очага? Ваших детей не будет там, маркиз, и вы их никогда не увидите…

– О, Господи! – прошептал Эммануэль. – Возьмите мою жизнь, но верните мне моих детей…

– Тебе нет, я не верну их, – сказала Дама в черной перчатке. – Но твоей жене – да. И если ты захочешь, то твоя жена и дети будут оплакивать тебя, как самого лучшего мужа и отца, они будут носить по тебе траур и чтить твою память.

– Ах, я догадываюсь, – проговорил несчастный, измученный отец, – вы хотите, чтобы я убил себя…

– Быть может.

– Но скажите, по крайней мере, увижу ли я их в последний раз?. – вскричал он вне себя.

– Нет, – сухо сказала Дама в черной перчатке и прибавила: – выбирай: или вернуться к жене, которая завтра же узнает, что ты был одним из убийц де Верна, и жить с нею без детей, которых она никогда в этом случае не увидит на этом свете…

– Нет, нет, никогда! – воскликнул де Флар, окончательно теряя голову.

– В таком случае повинуйся…

– Что же я должен сделать, Боже мой?

Дама в черной перчатке подошла к камину и дернула сонетку. Дверь тотчас же отворилась, и барон де Мор-Дье вошел со свечою в руке, потому что уже настала ночь и Дама в черной перчатке и маркиз находились в темноте.

– Написали вы ваше завещание, маркиз? – спросила она.

– Да.

– Это хорошо. Иначе вы могли бы написать его здесь, пометив задним числом, и его нашли бы в ваших бумагах. Однако сядьте сюда и пишите…

Она указала ему на стол, где находились перья и чернила. Эммануэль взял перо и ждал. Дама в черной перчатке начала диктовать:

«Сегодня в десять часов вечера, когда я ложился в постель, я увидал тень барона де Мор-Дье, который преследовал меня и обвинил в том, что я оскорбил его, покойника, откинув с лица его погребальный покров. Барон сделал мне знак следовать за ним, и я повинуюсь. Куда он ведет меня, я не знаю; но мертвые имеют такую непреодолимую власть увлекать за собою, которой живые напрасно пытались бы противиться.

Маркиз Ш. де Флар-Монгори».

А так как Эммануэль колебался подписать свое имя, настолько подобное завещание казалось ему странным, то она сказала:

– Пишите же, маркиз. Вы должны понять, что сумасшедший, собирающийся убить себя, не может написать такое завещание, как человек нормальный.

– Но… разве я собираюсь убить себя?

– Пишите.

Эммануэль написал и подписался. Когда он кончил, Дама в черной перчатке сказала де Мор-Дье:

– Прикажите подать себе верховую лошадь и скачите, вы знаете куда. Теперь можно вернуть детей их матери.

Барон поклонился и вышел. Мстительница продолжала:

– Ваш доктор оставил вас совершенно спокойным. Ничего не подозревая, он уехал, не приказав вашим сторожам строго следить за вами. Вы воспользовались этим и ушли. Решетка была полуоткрыта; вы проскользнули на улицу, а так как около вашего дома протекает Сена, то вы бросились в воду, оставив на берегу свою шляпу.

Маркиз, и без того уже сильно потрясенный, не мог удержаться, чтобы не вздрогнуть.

– Значит, я умру? – спросил он во второй раз.

Дама в черной перчатке снова позвонила. На звонок явились два человека, те самые, которых маркиз видел на тротуаре улицы Принца и которых майор Арлев представил ему в качестве больничных служителей; они несли объемистый предмет странной формы, тщательно закутанный в покрывало. По знаку Дамы в черной перчатке они положили этот предмет на пол. Тогда она спросила их:

– Все ли готово?

– Да, сударыня.

– А почтовая карета…

– Она ждет в ста метрах отсюда, на набережной.

– Отлично.

Она сделала знак, и вошедшие раскрыли принесенный ими странный предмет. Маркиз сделал шаг назад, охваченный ужасом и отвращением. Перед ним был труп!

XXXVI