Тайны погибших кораблей (От 'Императрицы Марии' до 'Курска')

Защитник. Мы не вправе требовать по закону, чтобы все командующие армиями или флотами обладали качествами Багратиона или Нельсона. В конце концов, это чистая физиология: один может сохранять четкость мышления и при сорокаградусной горячке, у другого разум мутится при виде собственной крови.

Обвинитель. Не убедили. На таких постах, какой занимал Пархоменко, люди должны подбираться по выдающимся человеческим качествам - ума, воли, мужества, чести.

Кадровый эскалатор, который порой автоматически доставляет послушных и исправных службистов на высокие посты, должен быть остановлен и переделан.

Ответственность за выдвижение Пархоменко на должность командующего Черноморским флотом несет и человек, который ему этот флот со всеми его тогдашними нерешенными проблемами и передал, а именно: адмирал С.Г. Горшков. За месяцы недолгого командования флотом вице-адмирал Пархоменко снискал себе славу верхогляда и грубияна.

Очевидцы, а их немало, утверждают, что в последние минуты Пархоменко потерял самообладание: пытался спасти корабль угрозами о расстреле "трусов и паникеров" (это те, кто предлагал снять с корабля ненужный личный состав). Именно тогда был обруган и послан вниз, в ПЭЖ, поднявшийся для доклада о предельном крене инженер-капитан 1-го ранга Иванов. Он отправился в недра линкора за считанные минуты до гибельного опрокидывания. Его гибель - на совести комфлота, как и тех десятков моряков - сколько их было?! - которые минуты за три до оверкиля выбрались на верхнюю палубу из люка 28-го кубрика. Они так некстати попались на глаза взбешенному адмиралу.

"Все вниз!" - в запале рявкнул на них Пархоменко, и матросы послушно нырнули в люк, чтобы остаться там навсегда в стальной западне 28-го кубрика. Страшная цена нервного срыва.

Практически все, что предпринимал Пархоменко, он делал не во спасение корабля, а в свою собственную защиту теми или иными статьями устава. Это выполнил, и это - тоже, и здесь - не подкопаешься. Нужны были аварийные партии с других кораблей? Нет. Они только мешали. Рук для борьбы за живучесть хватало и своих. Но раз устав требует - значит, так и сделали, невзирая на целесообразность, на здравый смысл. Но ведь устав не догма, а руководство к действию.

Страх и только страх помыкал комфлота в ту ночь. Страх перед обвинением в личной трусости погнал его на корабль, гипнотизирующий страх перед судом будущей комиссии помешал отдать приказ о покидании корабля хотя бы за десять минут до опрокидывания. Хотя бы за пять - и то жертв было бы несравнимо меньше.

Если пробоину нанесла мина, то опрокинули и окончательно погубили линкор начальствобоязнь и некомпетентность человека, командовавшего флотом и линкором.

Страх командующего оказался сильнее бесстрашия его матросов.

Посмею назвать Пархоменко фигурой трагической. Да, он восстановил свое вице-адмиральское звание, свою служебную репутацию, да и пять орденов Красного Знамени вкупе с орденом Ленина тоже о чем-то говорят. С точки зрения закона он неподсуден. В ту страшную ночь он действовал так, как велела 69-я статья КУВМС СССР-51 без позднейшей поправки. Был ли он всего лишь бездушным ревнителем буквы и духа устава, для которого люди матросы - всего лишь "личный состав", расходный материал в аварийно-спасательных работах, для которого "страх погнуть винты" затмил все остальные соображения? Нет, лично я так не думаю. Ведь не смог же он приказать матросам покинуть перегруженный гидросамолет, обрекая машину, а вместе с ней и себя, на гибель. А должен был, как командир, приказать им погибнуть во имя высших интересов высшего командования, которое выслало самолет на разведку, а он, капитан 3-го ранга Пархоменко, вследствие своего мягкосердечия, эту разведку сорвал.

На гибнущем "Новороссийске" он снова оказался между молотом закона и наковальней инстинкта - не личного - общего самосохранения. У него не повернулся язык крикнуть "Спасайся кто может" или "Команда - за борт", хотя именно эти слова и надо было произнести после доклада из ПЭЖа о приближении крена к критическому пределу, ибо ни о каком организованном покидании линкора уже не могло быть речи: любое судно, ставшее под борт линкора, оказалось бы им подмятым.

В той ситуации он принял сторону Закона. И Закон его пощадил. Но молва его не простила. А суд собственной совести?

"Я часто думаю, когда я должен был отдать приказ покинуть корабль?.." Пархоменко произнес эти слова, произнес их с безысходной горечью, и я снова увидел простоволосого генерала из булгаковского романа, в шинели с поднятым воротником, ссутулившегося под тяжестью непосильного бремени.

Глава шестая

ЧТО ВЗОРВАЛОСЬ?

Этот вопрос возник в первые же секунды беды, и вот уже треть века он будоражит умы тысяч людей: "Что взорвалось?" Однозначного ответа на него нет до сих пор. Правительственная комиссия лишь выбрала наиболее вероятную, на взгляд ее экспертов, версию - невытраленную немецкую мину, не исключив при этом возможность диверсии.

Итак, причина взрыва - мина?..