Тайны поля Куликова, или Трилистник дороги

Она поднялась на самый верх утеса, что возвышался над островом. Там стояла удивительно красоты беседка, увитая алыми розами. Какая-то неземная музыка, кажется, пронизывала весь воздух. Но музыкантов не было, а музыка рождалась прямо на ее глазах и наполняла собой все это голубое пространство, теперь лежащее у ее ног. Она закрыла глаза и начала в такт этой музыке танцевать внутри беседки, вдыхая божественный аромат роз и каких-то неведомых ей растений растущих по склону утеса. Солнечные лучи мягко касались ее лица, пробегая по нему и гладя ее загорелую, обветренную мордашку. Зеленые черевички неслышно ступали по полу сделанному из белоснежного мрамора. Счастье опять начало наполнять ее до краев, отодвигая вглубь то темное, что пришло там в саду. Пропал нестерпимый жар костра и запах паленых волос. Растаял нехороший осадок от рассказа Сибиллы и едкий, как кислота, сарказм в ее подковырках и намеках. Пение птиц и журчание ручьев успокаивали ее. Мерный шум этой большой воды, которую здесь называли море, как бы защищал ее от всех невзгод своей мощью и постоянством. Жанна раскрыла глаза и вздрогнула. Прямо перед ней стоял галантный кавалер в платье незнакомого ей покроя. Однако она поняла стразу, что такое носят только избранные. Кружевные манжеты и воротник нежно-кремового цвета только оттеняли глубину темно-синего цвета его бархата, в тон его глазам. Он смотрел на нее с улыбкой, немного склонив голову в сторону. За его спиной солнце клонилось к закату и по этому казалось, что вокруг его головы светится нимб. Жанна за этот день уже научилась не удивляться ничему. Кроме того, она поняла, что те, кто принес ее суда, ее покровители – Богиня Леса и странный монах, пользуются среди обитателей этого острова непререкаемым авторитетом и всеобщей любовью. Это было видно из всего, даже из рассказа Сибиллы, которая, хотя и завидовала ее госпоже, но любила ее беззаветно, и это сквозило во всех ее словах. Поэтому Жанна не испугалась, а только растерялась, настолько неожиданно и незаметно подошел к ней незнакомец.

– Это арфа. Эолова арфа. На ней играет Бог ветров Эол. А проще ветер, – Отвечая на ее мысли, сказал незнакомец, – А меня зовут Гуляй. Я давний знакомец твой учительницы. Настолько давний, что помню ее, такой, как ты сейчас. Только босоногой и с веснушками на носу, – Он негромко засмеялся, и Жанна окончательно успокоилась.

Так мог смеяться только очень хороший человек и очень добрый.

Гуляй рассмеялся во весь голос.

– Правильно. Ешь пироги с грибами и держи язык за зубами. Это тебе Малка говорила? Нет. Забывать стала свои прибаутки. А ты молодец. Сказали молчать, ты и молчи. Пойдем. Поговорим о чем другом. Остров нравиться тебе?

– Да, – Сразу ответила девочка, – Красивый такой, я таким Ирий представляла.

– Волховиня, из лесных весталок старой Веры, – Сразу отметил, услышав слово Ирий, Гуляй. Вслух же сказал, – Ты малыш больше слово Ирий не говори, не принято так теперь. Говори – Рай. Хорошо.

– Хорошо, – Согласилась Жанна, – Но все равно пусть будет Рай. Здесь птицы такие, цветы, растения диковинные. Дамы красивые такие и…, – Она замялась.

– И господа, – Закончил за нее дядька, – Вон еще один поспешает. Сейчас мне бока намнет. Микулица! Ты не ее ищешь? Здесь она. Можно сказать под опекой и присмотром.

– От тебя опека, – Буркнул монах, – Бабник! Пойдем Жанна, Мари зовет, надо ванну принять, переодеться и к столу. Бабник, – Еще раз недовольно буркнул он в сторону Гуляя.

Жанна еле поспевала за широким шагом монаха. Она опять отметила, что назвать его монахом теперь было трудно. Ее крестный как-то сразу помолодел, плечи развернулись, и теперь в них чувствовалась недюжинная сила. Под шелковым камзолом перекатывались мышцы, распиравшее чуть тесноватое платье. Серебряные пряжки и серебряный обруч, охватывающий черные, как смоль, кудри Микулицы только подчеркивали глубокую черноту и волос и одеяния черноризца. За узорчатым поясом были заткнуты тяжелая плеть семихвостка и стальной кинжал, впору было назвать его мечом. Да и плеть, если ей стегнуть с его силой, легко могла преломить не то что руку или копье, но и стальной клинок. Он легко хлопнул по входной двери терема, и та распахнулась, чуть не сбив неповоротливого слугу. Посреди горницы сидела Мария, расчесывая огненные косы.

– Ну что, гулены, пришли? К ужину готовы? Нет!

– Малка… Мари. Тьфу ты. Скажи этому кобелю, что я ему ноги переломаю.

– Ты чего Микулица? Гуляй он ведь не со зла. Он ее пальцем не тронет. Уж не ревнуешь ли ты затворник? – И она залилась своим переливчатым смехом, – Угомонись старый, все в порядке. Пойди, умойся, пойдем к столу. Я скажу ему, скажу. Не дело бессмертному к смертной ученице приставать. Иди Микулица, охолони. Мы тебя в зале будем ждать. Иди медведь, я-то разденусь, а ей стыдно еще. Нам ванну принять надо. Иди.

Микулица вышел, бурча что-то под нос. Малка скинула халат, дала знак служанкам раздеть Жанну и бросилась в ароматную розовую пену бассейна. Кожа ее цвета персика, почти сливалась с цветом пены.