Тайны Полюса

Арчибальд положил одну руку на голову Офелии, а другую – на изуродованную голову Торна. Офелия вздрогнула, когда большой палец Арчибальда нажал ей на то место между бровями, где у него самого была татуировка. Сначала она почти ничего не почувствовала, затем постепенно ее тело охватил жар; ей показалось, что через нее пропускают электрический ток, чья сила росла с каждой минутой. Офелия подняла глаза на Торна. Чувствовал ли он то же самое? Сидя напротив нее, с прикрученными к столу руками, согнувшись в три погибели, он не проявлял никаких эмоций. Офелия сжалась, по всем ее венам словно побежали мурашки, как будто в теле менялась кровь. Покалывание сосредоточилось на лбу, как раз в том месте, куда давил палец Арчибальда. Странные, непонятно откуда взявшиеся картины проносились в ее голове с такой головокружительной скоростью, что не удавалось сосредоточиться ни на одной из них.

Когда Арчибальд отнял наконец руку, Офелия почувствовала, как в висках пульсирует острая боль.

– Ну, отлично, отлично, – мурлыкал судья, складывая документы в портфель. – Полагаю, все в порядке. Теперь мы уходим и оставляем вас… так сказать… на ваше усмотрение. Господин полковник придет за вами в шесть часов утра, дорогая мадам, – добавил он, повернувшись к Офелии.

– В шесть часов? – возмутилась она. – Но нам нужно гораздо больше времени!

– Порядок есть порядок, дорогая мадам, – ответил судья и зашагал прочь в своей развевавшейся мантии.

Арчибальд приподнял цилиндр, также собираясь откланяться.

– Я уведомлю ваших родителей и Беренильду. Мои поздравления, господин бывший интендант! – обратился он к Торну, сжав в своих руках его привязанную к столу руку. – Наслаждайтесь вашим кратким медовым месяцем!

– Держитесь подальше от заключенного, господин посол, – посоветовал полковник. – Он опасен.

Полковник подождал, пока Арчибальд и жандармы выйдут в коридор, затем освободил запястья Торна от ремней, вышел сам и запер решетку на ключ. Бросив соболезнующий взгляд на Офелию, словно ее обрекли на растерзание чудовищу, он указал на телефонный аппарат, висевший на стене камеры.

– Если что-то случится, звоните охране, мадам.

Тяжелая бронированная дверь захлопнулась, и после долгого грохота многочисленных запоров наступила оглушительная тишина.

Офелия осталась наедине с Торном и его тяжелым взглядом. Хотя ремни были сняты, он по-прежнему держал руки на столе и сутулился; свет от лампы подчеркивал кровоподтеки на его напудренном лице.

– Это совсем не то, чего я хотела. Вернее, да, я настаивала на браке, но не хотела торопить вынесение вам приговора. Я твердо рассчитывала на неделю задержки, чтобы подать апелляцию, понимаете? – торопливо заговорила Офелия. – Барон Мельхиор говорил о Большом межсемейном трибунале… и у меня возникла идея. Теперь вы связаны не только со мной, но и со всеми жителями Анимы. Клянусь вам, что, если бы господин Фарук дал мне время, я бы добилась, чтобы ваше дело рассматривал другой суд. Вы бы имели право на беспристрастный процесс, никто бы вас не мучил, я бы дала показания, и… и… Торн, – прошептала она, придвинувшись к нему, – то, что я прочитала в этой Книге… я даже не знаю, с чего начать.

И Офелия сбивчиво рассказала обо всем, что произошло на последнем этаже башни. О договоре, который она заключила с Фаруком. О погружении в далекое прошлое. Об истинной природе Духов Семей и об их Книгах. О вырванных страницах, ставших причиной провала в их памяти. А еще о безголовой статуе солдата, о бывшей школе и об аромате мимозы: она была убеждена, что даже эти глупые подробности имеют значение.

Торн слушал молча. Он даже бровью не повел, когда Офелия поведала ему о своем видении «Бога».

– Я не могу объяснить себе то, что видела тогда, – призналась она. – У меня такое чувство, будто я прошла мимо чего-то важного, того, что вы должны найти вместо меня. Как думаете, это связано с тем, о чем вы говорили с Мельхиором?

Офелия вздрогнула, когда Торн наконец выпрямился, и швы на его тесной рубашке затрещали.

– Можно попросить стакан воды?

– Ах да… конечно, – пролепетала Офелия.

Она запуталась ногами в проводе лампы, ударилась коленом о железную раму кровати и налетела на фарфоровый умывальник. От головной боли девушка стала еще более неуклюжей, чем всегда. А может, причина в том, что ей передали чужой семейный

Дар?

На стене из того же полированного золота, что и бронированная дверь, отразилось ее потерянное лицо. У очков был не слишком здоровый цвет, но, не считая этого, она чувствовала себя почти как обычно.

Обернувшись к Торну, Офелия чуть не выронила стакан. Только сейчас она увидела, что его левая нога, хотя и скрытая под брючиной, чудовищно искривлена.

– Что… что они с вами сделали?

Торн с трудом пошевелился на стуле, и его нога согнулась под совсем немыслимым углом.

– У барона Мельхиора много друзей, – ответил он спокойно. – Если бы вы не «торопили вынесение мне приговора», как вы выражаетесь, такую обработку прошли бы все мои кости. Не смотрите на меня так, – проворчал он, – у меня высокий болевой порог.