— Вероятно, мы были в центре вражды, — ответил он, прищурившись на гримуар, который он перевернул вверх ногами, а затем снова вправо; она догадалась, что это был тот гримуар, который она рассматривала ранее, и текст которого выглядел перевернутым независимо от угла. — Колдуны осаждали дома друг друга, когда в семьях возникали разногласия — по поводу браков, политики, того, кто из троюродных братьев должен унаследовать демона, и тому подобное. Иногда это длилось годами. Они оживляли статуи, запускали друг в друга метеориты… Вот почему Реформы получили такую широкую поддержку в обществе. Всем надоело, что колдуны воюют друг с другом на улицах.
— Тогда, наверное, котел с горячим маслом имеет смысл, — нахмурившись, сказала Элизабет, просматривая свой собственный гримуар. — А как же импортные крокодилы?
Натаниэль усмехнулся, его зубы ярко блестели на измазанном чернилами лице.
— Естественно, они предназначались для рва.
Элизабет представила себе, как Мёрси бьет крокодила метлой, перебираясь через родовой разводной мост поместья Торн. В животе зашевелилось беспокойство. Мгновение спустя она вспомнила, почему.
— Натаниэль, насчет Мёрси… — Она заколебалась. Это казалось нелепым, но она должна была спросить. — Сайлас когда-нибудь убивал слуг?
Натаниэль вздрогнул. Он медленно опустил гримуар в руки.
— Очевидно, слуги время от времени исчезали при подозрительных обстоятельствах. Когда мне было восемь или около того, пропал дворецкий по имени Хиггинс; я подслушал, как родители обсуждали, что с ним могло случиться, однажды ночью, когда я должен был быть в постели. Конечно, это мог быть и не Сайлас. В таком городе, как Брассбридж, с людьми может случиться много чего.
— Но ты думаешь, что это был он.
— А, ну да. По словам моих родителей, Хиггинс был печально известен тем, что оставлял отпечатки пальцев на серебре.
Элизабет сглотнула. Она подумала о Мёрси, впервые работающей в большом доме, взвалившей на себя десятки новых обязанностей без должной подготовки. Добровольно ли она согласилась на эту работу? Возможно, у нее не было другого выбора. Элизабет не задумывалась об этом раньше, но, полагая, что помогает Мёрси, она, возможно, загоняла девушку в ловушку жизни, которой та не хотела.
Натаниэль наблюдал за ней.
— Сайлас не причинит Мёрси вреда, я обещаю. Он просто драматизирует ситуацию, когда в доме все делается не так, как ему нравится.
— Тогда почему ты приказали ему не убивать ее? — Элизабет точно знала, что Натаниэль был морально против того, чтобы отдавать Сайласу приказы. Она лишь однажды видела, как он это делал, и это было редкое исключение.
Он пристально смотрел на нее серыми глазами в янтарном свете. Ромбовидные стекла окна отбрасывали тени на его лицо. Натаниэль впервые задался вопросом, откуда исходит солнечный свет: они должны были находиться во внутренней части дома, где нет окон, и за все часы, что они находились внутри, качество света ни разу не изменилось, застыв в вечном золотом часе. Наконец Натаниэль сказал:
— Я безоговорочно доверяю ему. Я готов отдать свою жизнь в его руки без раздумий. Я делаю это ежедневно, каждый раз, когда он завязывает мне галстук. Но хотя я и не верю, что он причинит вред кому-то из членов нашего дома, я не собирался соизмерять свое доверие к нему с жизнью Мёрси. Сайлас это понимает.
Любопытство, как ничто другое, заставило ее спросить:
— Он когда-нибудь не подчинялся приказу?
— Только один раз. Это было ужасно.
— Что случилось?
Натаниэль покачал головой. Сначала она подумала, что это означает, что он не собирается отвечать, но потом он заговорил, отвернув лицо, изучая кривые ящики.