Ее взгляд остановился на нарисованном углем портрете Натаниэля. Сайлас запечатлел его улыбающимся, смотрящим в одну сторону, с прядью волос, спадающей на лоб. Намек на какие-то темные, печальные эмоции ожесточил края его смеющихся глаз, придав ему вид человека, пытающегося улыбнуться сквозь боль от раны. Это было так правдоподобно, что у нее перехватило дыхание. Другие портреты выглядывали из-за бесчисленных городских пейзажей, изображая Натаниэля в разном возрасте и в разных позах: примеряющего пальто, сосредоточенно сидящего за письменным столом, застигнутого в редкий момент мирной дремы.
Но на полузаконченном портрете на мольберте был изображен не он. Это была она. Не успев остановиться, она сделала шаг внутрь.
Это было не то же самое, что смотреться в зеркало, а нечто большее. Сайлас нарисовал ее с кляксами туши, выделяющимися на неулыбчивых чертах, со спутанными волосами, обвивающими лицо. Ее глаза светились надеждой, мужеством и решимостью — взгляд святой мстительницы, сияющий целеустремленностью. Зрителю казалось, что ее выражение лица обещает либо спасение, либо осуждение. Возможно, для кого-то и то, и другое сразу.
Элизабет замерла, пораженная этим образом.
Она наполовину ожидала, что шепчущий голос Сайласа ответит ей, но, когда она оглянулась через плечо, коридор был пуст.
Она задрожала. Желание проникнуть вглубь комнаты, увидеть другие его рисунки и секреты, которые они могут хранить, сжигало ее, как жажда. Наконец она отстранилась и осторожно вернула дверь на прежнее место. Если бы Сайлас хотел, чтобы она увидела это, он бы показал ей. Возможно, однажды он это сделает.
Спустившись обратно по лестнице, она почувствовала себя странно, но портрет натолкнул ее на мысль. Она еще раз посетила чердак. Затем отправилась в комнату монументов и стала рыться в старых ящиках, читая списки купленных ковров, проданного антиквариата и заказанных портретов под мирное шуршание довольных гримуаров. Наконец она нашла то, что искала.
Она выполнила задание за обедом. После этого поведение Натаниэля стало весьма загадочным. Как только ежевичный конфитюр исчез (Мёрси призналась Элизабет, что Сайлас провел все утро в кошачьем облике, не желая покидать свое место на кухонном шкафу), он заставил Элизабет остаться в кабинете, пока он готовит. Чтобы скоротать время, она достала с полок гримуар. Когда она впервые увидела его поздней осенью прошлого года, он был особенно печальным и запущенным, позолота на обложке меланхолично отслаивалась. Теперь она была восстановлена до веселого голубого цвета малинового яйца, золотые узоры из роз, певчих птиц и прыгающих зайцев окружали название: Полное Собрание Сказок Аустермира. Все это время у нее не было возможности прочитать ее.
Когда она открыла книгу, то обнаружила на узорчатых обложках рукописное посвящение:
Мгновение спустя ее ждал второй сюрприз: на голубой ленте гримуара уже красовался знакомый заголовок главы,
— Ты сделал это специально? — спросила она. Возможно, оно подслушивало ее разговор с Натаниэлем накануне. Но оно ответило ей трепещущей лентой в знак отрицания. Оно зашелестело страницами, перелистывая очередную главу под названием
Иллюстрации в этом гримуаре тоже двигались, но были более подробными, богато изображая залитую лунным светом башню, в которой спала принцесса, ее камни заросли розовыми лозами. Дочитав сказку до конца и задержавшись на странице, где крестьянский мальчик держит в руках кувшин с отраженным звездным светом, она снова обратилась к
Любопытство одолело ее. Подойдя к двери кабинета и напрягая слух, она обнаружила еще несколько звуков: отдаленные удары и стуки, скрип лестницы; однажды раздался громкий грохот, за которым последовал сильный запах эфирного горения. Что они могут означать, она не могла предположить.