Тайны Поместья Торн

Натаниэль присоединился к ужину поздно, его волосы были взъерошены так, как она никогда не видела, рукава были опалены, а на одной щеке красовался след от ожога. Он набросился на еду так, словно ему грозила голодная смерть, а затем снова исчез в глубине поместья, не проронив ни слова.

— Не бойтесь, госпожа, — сказал Сайлас в тот вечер, закрывая шторы в спальне от темноты. — Господин Торн справится с этой задачей. Иначе я был бы сейчас с ним, высказывая свое мнение по этому вопросу.

В это Элизабет могла поверить.

— Значит, ему ничего не угрожает?

Сайлас лишь улыбнулся.

— Спокойной ночи, госпожа, — тихо сказал он и выскользнул за дверь.

***

На следующее утро она проснулась от необычных звуков. Лязг. Скрежет. Металлический визг. Эти звуки сопровождались разговором шепотом, который она улавливала через дверь: «Тихо!» и «Ты ее разбудишь!». Наконец Элизабет не выдержала. Она вскочила с кровати и распахнула дверь.

Она смутно заметила, как Мёрси скрылась за углом, оставив Натаниэля в коридоре одного. Но ее внимание было приковано к видению перед ней.

Он принес ей с чердака доспехи, сверкающие на подставке, словно только что выкованные.

— Он очищен от проклятий, — объявил Натаниэль, слегка запыхавшись. — Сайлас посоветовал мне немного подправить его, но он и так был почти подходящего размера.

— Могу я потрогать его?

— Да. Это для тебя.

Элизабет шагнула вперед. Ее пальцы с удивлением ощупывали холодный полированный металл, слегка задевая гравировку в виде шипов и натыкаясь на швы. Она едва могла дышать. Подобные ощущения она испытывала лишь дважды в жизни: первый раз, когда в тринадцать лет получила ключ Духовенства, а второй — когда узнала, что директор Ирена оставила ей в завещании Демоноубийцу.

Краем сознания она заметила, что Натаниэль наблюдает за ней, но не улыбается, а изучает ее выражение лица, словно запоминает его, чтобы спрятать на будущее, как письмо, которое однажды станет потертым и помятым от заботы.

— Не похоже, что тебе это нужно, — сказал он, его голос был обманчиво легким. — Ты и так ужасающе несокрушима. Но я рад, что тебе нравится.

— Нравится, — ответила она с трудом. — Натаниэль, мне нравится. Спасибо.

— Входная дверь снова открывается! — крикнула Мёрси снизу.

Она оторвала взгляд от доспехов.

— Как тебе это удалось? Проклятие должно было быть нерушимым.

Прислонившись к стене, он усмехнулся.

— Скажем так, колдовство значительно продвинулось вперед с 1600-х годов.

— Думаю, я хотела бы примерить его.

Когда выяснилось, что он не подумал так далеко — окна потемнели в ответ, а ставни начали зловеще дребезжать — Сайлас быстро пришла на помощь, неся свернутый сверток с одеждой Натаниэля, которую было практичнее надеть под доспехи, чем под ночную рубашку. Она стоически терпела, пока Сайлас инструктировал его, как надевать каждый предмет («Здесь много железа, госпожа, поэтому я бы предпочел не прикасаться к нему даже в перчатках»), мучительно ощущая, как его длинные пальцы ловко застегивают поножи и палаши, как его тепло близко, а его дыхание нежно касается ее кожи.

Когда он наконец закончил, его зрачки были темными. Казалось, ему потребовалось некоторое усилие, чтобы отстраниться и опустить козырек шлема.

— Топиарии все еще рыщут там, — предложил он, и его голос звонким эхом отозвался в ее ушах. — Как думаешь, ты можешь взять реванш?

***

Спустя несколько часов и десятки обезглавленных топиариев Элизабет почувствовала себя неудержимой. В конце концов ей пришлось сделать перерыв, но и в доспехах она почти не уступала чарам Поместья Торн. В конце концов несколько топиариев так и не смогли отрастить себе головы и с позором скрылись за углом.

До конца дня она ходила в доспехах. Она с радостным лязгом носилась по коридорам. Она весело поднималась и спускалась по лестнице. Отстегиваться оказалось неудобно, но и с этим она справилась после нескольких стратегических расстегиваний ремней в туалетной комнате. Когда наступила ночь, ей захотелось посмотреть, каково это — спать в доспехах, но Сайлас бросил на нее неодобрительный взгляд, и она тут же согласилась снять их.

Натаниэль, казалось, испытал странное облегчение. Он провел весь день, притворяясь, что у него много важных дел, которые сводились в основном к тому, что он расхаживал по поместью с озабоченным видом, а потом останавливался, чтобы поглазеть на нее, когда думал, что она не видит. Очевидно, что он притворялся, потому что никогда не занимался домашними делами; и уж во всяком случае, она не могла придумать ни одного, для выполнения которого ему пришлось бы расхаживать взад-вперед между столовой и фойе, энергично расстегивая воротник.