Тайны раскола. Взлет и падение патриарха Никона

Сообщить Никону о соборном вердикте и позвать в Успенский собор полагалось дворецкому боярину В.В. Бутурлину, окольничему И.И. Ромодановскому, думному дьяку М.Д. Волошенинову и двум архиереям, Серапиону, митрополиту Крутицкому (Сарскому и Подонскому), и Мисаилу, архиепископу Рязанскому. Мисаил, к сожалению, не смог, почему одного архиерея подменили два архимандрита — Чудова и Новоспасского монастырей. Избранник, согласно разработанному царем церемониалу, пребывал на новгородском подворье. О чем он там размышлял за час или два до приезда сановной делегации, мы не знаем. Но размышлял, это — точно. Иначе бы не изумил всех «капризом» в духе Бориса Годунова: ни с того ни с сего отказался от патриаршества. Попытки образумить митрополита самостоятельно цели не достигли. Потребовалось особое царское приглашение, озвученное А.Н. Трубецким и A.M. Львовым, чтобы Никон приехал в Успенский собор для объяснений. Впрочем, и на виду у монарха владыка категорически не желал становиться патриархом, невзирая ни на какие аргументы и укоры. Переубедил архипастыря последний довод Алексея Михайловича: «царь прислонися к земли и припадаше со всем народом со слезами мол шла». Сцена граничила с оскорблением высочайшей персоны, почему Никон, хотел или не хотел, а «не возмогох терпети, зряще» государя, распростершись ниц, и капитулировал, выдвшгув условие: «Дадите слово ваше… держать… Евангельские Христовы догматы и правила святых Апостол и святых отец… Аще обещаете ся неложно и нас послушати во всем, яко началника и пастыря и отца краснейшаго, елико вам возвещать буду о догматех Божиих и о правилех… и сего ради… не могу отрекатися от великаго архиерейства». Знать и духовенство вслед за самодержцем дали такое обещание. 23 июля (2 августа) свершился акт наречения, а 25 июля (4 августа) 1652 г. митрополит Казанский и Свияжский Корнилий рукоположил собрата в патриархи Всея Руси.

А теперь попробуем понять причину, из-за которой Никон вдруг заартачился. По аналогии с Годуновым и в исторической науке, и в общественном сознании укрепилось мнение, что царский «собинный друг» набивал себе цену, выдавливая из монарха абсолютную покорность как в духовной сфере, так и политической. Иоганн Родес в депеше от 20 (30) октября 1652 г. именно так и выразился: избранник стремился «обладать властью, авторитетом и силой, какими обладал Его Царского Величества господин дед Филарет Никитич». Однако для сосредоточения в собственных руках диктаторских полномочий Никон не нуждался в примитивном шантаже. Алексей Михайлович зарезервировал за ним патриаршее место как раз для того, чтобы тот де-факто превратился в государя — военного лидера страны на период войны с Польшей. И воинственный дед, создавший прецедент, служил бы шестому патриарху щитом от нареканий сомневающихся и недовольных.

К сожалению, молодой царь в энтузиазме июльских дней не подозревал о крахе планов по освобождению Смоленска в 1652 г. В отличие от Никона. И если война не состоится, то резонен вопрос: а зачем тогда митрополиту Новгородскому баллотироваться в патриархи? Чем он займется на высоком посту? Церковной реформой, которая трещит по всем швам?! Или возьмет под опеку друзей Азарьина?! Или просто поплывет по течению?! А чем оправдает свое бездействие в глазах государя? Упреком за опрометчивую высылку Искры?! Или выдумкой о каких-то объективных препятствиях?! Если учесть все это, демарш Никона уже не выглядит театрально, по-годуновски. Намечается куда более драматическая коллизия: почти три недели главный соискатель взвешивал все «за» и «против» получения им патриаршего посоха и в конце концов не счел заманчивую перспективу для себя заманчивой. И тогда выходит не ради власти, а во избежание неприятного разговора об оплошности, допущенной монархом, Никои связал Алексея Михайловича, а заодно и весь двор, клятвой беспрекословного подчинения.

Ну а то, что новый патриарх понятия не имел, что делать дальше, нетрудно догадаться, ответив на простой вопрос: когда перенесли в Успенский собор из Чудова монастыря мощи Гермогена? Нет смысла перелистывать Дворцовые разряды и прочий документальный официоз. Определенно можно утверждать одно: до 17 (27) июля 1652 г. к ним не прикасались. Переместили позже^{47}. Только почему-то без той помпы, какую устроили Иову и Филиппу. Мало того. Похоже, чуть ли не втайне. И потому источники не зафиксировали дату важного события. А причина прозаична. Гермогену — жертве польских интервентов — предстояло увенчать кампанию по обретению святых мощей. Шумом вокруг Иова московский народ разогрели, с помощью Филиппа Колычева убедили облечь политической властью патриарха Никона. Для разжигания антипольской и антикатолической истерии, подъема патриотической самоотверженности готовили день памяти Гермогена. Праздник, увы, не сладился. Отмена русско-польской войны автоматически отменила и третье православное торжество: акцентировать всеобщее внимание на виновниках страданий узника Чудова монастыря было уже нецелесообразно.

* * *