Тайны Римского двора

Сальви ужаснулся этой алчности, этому честолюбию, охватившему весь мир сетями разврата; история, которую он изучил после богословия, усилила в нём ещё более отвращение к хищническому ордену, преступления которого губили оба полушария для удовлетворения своей ненасытной жажды богатства и власти.

Молодые римские священники снедаемы преждевременным честолюбием — все стремятся к папству. Один из них говорил после пострижения: «С тех пор как я стал священником, я чувствую себя иным человеком. Я на всё способен!»

С такими-то чувствами оканчивал свои занятия молодой ученик иезуитов. Немедленно после посвящения он расстался со своими отвратительными наставниками.

Епископ, рукополагавший Сальви и его товарищей, хотел проверить их познания в главных догматах католицизма. Он был поражён светлыми взглядами и правилами Сальви, лёгкая, блестящая речь которого очаровала его. Кардинал, вновь назначенный папским нунцием при французском дворе, просил ещё раньше у этого прелата умного, способного секретаря с хорошим слогом и даром слова, и теперь епископ рекомендовал ему Сальви. Ему предложили в виде испытания изложить один политико-религиозный вопрос устно и письменно, и молодой священник, руководствуясь здравым смыслом своих убеждений, выполнил это поручение точно и красноречиво.

Он отправился вместе с нунцием в Париж, исправляя при его святейшестве должность домашнего секретаря. Сальви в бытность свою у иезуитов приобрёл такую ненависть ко лжи, что дал себе строгий обет всегда, ничего жалея, служить истине.

С такими идеями, несмотря на свои блестящие способности, он не мог быть хорошим дипломатом, и скоро ему пришлось убедиться, что усердия и способности к труду недостаточно для удовлетворения всем требованиям его положения.

Он был поражён теми сделками с честью и совестью, которые ему пришлось бы совершать, чтобы точно исполнять то, что от него требовалось.

Он задыхался в атмосфере хитростей, интриг, лжи и обмана. Тайны шифрованной переписки и симпатических чернил тяготили его прямую душу; эти печати, которые приходилось подрезывать и подклеивать; это постоянное притворство в разговоре и в образе действий, необходимость крайней скрытности и фальши во всём унижали и оскорбляли его честность.

Однажды, при одном важном случае, он решился объясниться с нунцием; дело шло о латинской депеше, смысл которой нужно было исказить в переводе, для того чтобы разоблачить одну интригу при Версальском дворе. Хотели продать министру эту поддельную депешу и потом смутить его настоящей.

Сальви положительно воспротивился искажению текста, порученного ему для перевода.

«Я считал вас способнее, — сказал ему нунций презрительно. — Ваш покровитель, сообщая мне о ваших качествах, забыл упомянуть о вашей неудобной добродетели.

Ступайте, но помните, что если вы проговоритесь, то нет в мире места, где бы вы могли укрыться от наказания».

Выйдя от нунция, Сальви почувствовал себя освобождённым от громадной тяжести.

Он приготовился вернуться в Рим и жить там в бедности и неизвестности, без всякой надежды на будущее и без сношений с людьми, когда однажды, обедая в маленьком ресторане, познакомился со старым священником.

Раз, когда они вместе прогуливались, старик сказал Сальви:

— Сегодня утром мне предложили занятие, которое не подходит ни к моим годам, ни к привычкам и которое, может быть, пришлось бы вам по вкусу и, позвольте прибавить, по вашим способностям. После того, что, как мне известно, произошло между нунцием и вами, вы поступите неосторожно, возвращаясь в Рим. Вы молоды, приобрели уже известность, вы можете быть опасны и...

— Они не посмеют!

— Они на всё способны! Когда вы узнаете их так, как я их знаю... но вы хмуритесь... вы не любите, чтобы их осуждали... хорошо... Теперь поговорим о вас. Мне предлагают ехать в Бургундию, в бенедиктинский монастырь, чтобы принять участие в одной из громадных работ, предпринимаемых этим орденом для общественной пользы. Это — жизнь, исполненная трудов, которая не по силам мне в мои лета и которая, быть может, испугает вас, но зато вы примете участие в обширном полезном предприятии, прямым последствием которого будет распространение новых отраслей знания.

Несколько недель спустя Сальви поселился в монастыре бенедиктинцев и принял самое деятельное участие в их работе.

Он провёл несколько лет в учёных трудах и только по полном окончании предпринятой учёной разработки расстался со своими сотрудниками при обоюдных сожалениях. Его заставили принять довольно значительную сумму как законную плату за его труды, и, таким образом, он составил себе состояние, даже превышавшее скромность его желаний и простоту его вкусов. Это благосостояние не было единственным добрым последствием пребывания его у бенедиктинцев: он вынес оттуда много новых знаний, его нравственный кругозор расширился, и он ещё больше удалился от церкви, созданной ошибками и страстями римского духовенства, но зато ещё сильнее, ещё пламеннее стал исповедовать учение веры, надежды и любви, завещанное нам Христом и его апостолами.