Теперь скажем о пилигримах. К Страстной неделе и великим праздникам множество их стекается в Рим. Они носят так называемую священную одежду: длинный плащ, широкополую шляпу, обвешиваются раковинами и опираются на посох; пилигримы, разглагольствующие о своём путешествии, чтобы выманить какую-нибудь подачку, после чичероне самые нахальные лгуны. В продолжение трёх дней они находят приют в странноприимном доме Святой Троицы, потом рассыпаются по всему городу, посещают семь базилик, прикладываются к изображениям и статуям святых, ползут на коленях по ступенькам, ведущим на вершину Scala Santa. Хотя подобное ханжество унизительно для человеческого достоинства, однако пилигримы в большом уважении у римского народа.
Теперешний папский город не похож на прежний гордый Рим, куда папы сзывали королей и заставляли преклоняться их духовному могуществу. Он сделался представителем падшего величия!.. Остатки низвергнутых тронов и обломки державных венцов представляют печальную картину полнейшего разрушения, как будто бы какая-то губительная сила уничтожила весь блеск прежних веков.
В последнее время в Риме поселились дядя, мать и старший брат Наполеона; теперь иностранцы посещают эти места. Дон Мигуэль, изверг, изгнанный с похищенного престола, искал убежища в Риме, где скрыл свою ярость и поражение, — он сделался известен своими сумасбродствами, отвратительными оргиями, скандалами и любовными приключениями. Он вполне воскресил распущенность и развращённость, некогда господствовавшие при дворе Борджиа. Мы сомневаемся, мог ли Дон Мигуэль возбудить восторг Рима, но, скажем положительно, что он в Европе вселил к себе всеобщее отвращение! Не в папский ли город стремился Дон Карлос, отказавшийся от своих прав на испанскую корону?.. Мне говорили о какой-то сказке французского писателя Вольтера, имя которого произносят в Риме почти шёпотом. В ней упоминается о вечернем пире, на котором присутствовали развенчанные короли. Подобное собрание могло бы быть и в Риме. Здесь-то красноречивые свидетели современного падения смешиваются с прахом отживших событий. В папском городе государственная казна стремится к обогащению в ущерб нравственному началу, она питает и поддерживает в нравах населения, считавшегося самым религиозным, жажду к приобретениям и скупости, причисляемым Церковью к разряду смертных грехов. Лотереи разыгрываются повсюду: в Curia Innosentia, близ здания министерств, канцелярий, судов, дворцов кардинала Камерлинга и государственного казначея. Два раза в месяц, почти на глазах высших представителей администрации, римляне предаются каким-то судорожным треволнениям и неистовым порывам, невиданным даже ни в церквах, ни в театрах. Алчность преобладает в этой развращённой среде, проявления радости или горя одинаково необузданны, — и в гневе, и в отчаянии от несбывшихся надежд и ожиданий они накидываются на святыню, обвиняют Бога, Мадонну и святых, упрекают их в неблагодарности за приносимые им пожертвования и в неблагосклонности к номеру их билета. Особенно в низших слоях общества это пагубное направление бросается в глаза. Лотерея своими соблазнами порождает нищету, воровство и разврат со всеми пагубными их последствиями! Пример, данный Францией, не подействовал; это зло, сильно вкоренившееся во французские нравы, было пресечено без особого ропота. Но всё то, что ведёт к унижению народа, есть верное средство в руках тех, которые стремятся его поработить, и потому папский Рим не уничтожил этих вредных игр. Для них крайняя нищета народа — лишь средство вернейшего господства.