Тайны русской души. Дневник гимназистки

Вчера (вернее – сегодня ночью) я отправилась в «приемный покой» («одеончик») – он (Ощепков) вылетел за мною следом. Вот неудобный момент!..

– Вы куда? Можно мне вас проводить?

– Вот уж – нет! Совсем не надо мне вас!..

– Не торопитесь! Пройдемте, освежитесь, а то в телеграфе душно. Это же вредно… Ну, пойдемте: ведь Евлогий Петрович только раз придет еще в телеграф – он пользуется отпуском и едет домой – на полтора месяца…

– Всего хорошего: вам – туда, а мне – налево!

– Нина Евгеньевна, нет! Пойдемте по тротуарам – и вот туда?..

– Не хочу! – отрицательно качаю я головой, а потом, дойдя до поворота, неожиданно быстро поворачиваю в ту сторону, куда он просил.

– Ну, за это я вас на Пасху поцелую – как хотите!

– Хорошо, что Пасха далеко. За этот промежуток мы можем так далеко уехать друг от друга…

– О, нет! Мы будем праздновать Пасху гораздо скорее! По самоновейшему, нами созданному стилю…

И удивительно, в его тоне (ведь он уж это болтает глупости – говорит то, чего говорить не следует!) нет ничего, что могло бы оскорбить, отозваться особым привкусом. И всё это я пропускаю мимо ушей…

Поворачиваю обратно…

– Меня ждет работа, и Наталья Петровна хочет спать…

– Пойдемте тогда в (Александровский) сад: будем играть на лотерее – деньги найдутся?..

– Нет, это будет долго!..

– Ну-у! Я на коленки стану!

– Еще что?!

– Хорошо, тогда – еще до конца тротуаров. Я вам что-то скажу, вы мне что-то скажете… И мы пойдем вот так… хорошо-хорошо… – Он берет меня под руку.

– Нет, мы пойдем как следует, – освобождаюсь я…

– А разве мы ходили как-нибудь не «как следует»? Точно вы на меня смотрите, как на политически неблагонадежного!..

– Ну, положим, я не знаю, насколько вы политически благонадежны… А вот мы пойдем так просто – и мило… А что вы мне скажете?

– Настроение пропало, теперь ничего не скажу…

– Ну, так – до свиданья! Расходимся!..

– «Не хочешь – так и наплевать на тебя!» – подумали вы, да?

– Я этого не сказала. Верно, вы так хотите сказать? Ну, скажите, – прошу…

– Никогда вы от меня этого не услышите!

– «Никогда»? Это – большое слово. Так легко его нельзя говорить…

– Пока я собой владею. А если в гнев введут… Ну – я буйный тогда…

– Я попробую…

– Вам этого никогда не сделать. Надо задеть очень за живое, за чувствительные струнки. А вы никогда не заденете, не так вы воспитаны… Да, кроме того, надо знать меня вдоль и поперек…

– Ну, хорошо. Так говорите же скорей! Тогда я пойду с вами – до дому, в сад… Ну!..

– Никакой ценой! Никакой! Этого вы не услышите. Я себя не продаю…

– Ну – прощайте!..

И разошлись… Я потом немножко покаялась, что не пошла в (Александровский) сад. Ночь была удивительная: загоралась заря, и в саду запевал соловей, влажной прохладой напоен был воздух, и травы дышали ароматами…

Особенно когда Ната сказала:

– А вы в сад-то не ходили?!.

И мальчуган (Ощепков) был огорчен… Скучно мне будет, когда уедет, – не с кем словом перекинуться, возвращаясь вечером с дежурства. Да и давно уж мы не встречались – не в телеграфе…

Как чудно-хорошо перекликаются громы! И серо-белые, сизо-синие облака ходят-ходят кругом… Страшно люблю такие дни! Тишина кругом. Ни лист не шелохнется. И щебета не слышно. И вдруг зашепчутся листья – ветер вздохнул затаенным вздохом. И ходят кругом сине-белые облака, переговариваясь громами. И в истоме дышит сирень побледневшими крестиками мечты, облетают тихо в высокую траву маленькие медальоны с ветвей вяза…

А вчера (11 июня?) мы побранились с Лидой (Лазаренко). Я досадливо выдернула руку, которую рассеянно-долго тряс Александр Николаевич (Гангесов). И пошла.

– Ну, когда ты зайдешь ко мне завтра?..

Я загораюсь, но говорю холодно и раздумчиво:

– Не знаю…

Мы говорим уже у калитки. Подходит Алексей Яковлевич (Горин). Я уже простилась с ним на крыльце – приветливо и не спеша (вчера ему чего-то на месте не сиделось) – и за это получила укоризненно-язвительное:

– Невоспитанная девчонка, разве можно делать такую разницу между моими гостями?!.

– Они не стояли рядом!

– Всё равно. Ты – ужасная дрянь!..

– Алексей Яковлевич, заступитесь! Она говорит, что я – «ужасная дрянь»…

Лида идет меня провожать, и я узнаю, что «такими людьми», как Алексей Яковлевич (Горин) и я, ее «наказал Бог».

– Только – за что?!

– А что – Алексей Яковлевич?

– Негодяй! А ты – дрянь! И за что это меня наказал вами Бог?..

Мне делается больно – страданье пробегает по ее лицу. И взгляд делается далеким…

Потом с меня требуют рассказа об «уроде» (Ощепкове), и следует безусловное требование «загладить всё, что ему сделано неприятного, и растопить холодок»… И обещание дается – в награду прийти сегодня. И сегодня я жду. И жду я, конечно, напрасно. Напрасно – да! Я уж чувствую…

13 июня, среда