Тайны русской души. Дневник гимназистки

– Слушай! Я – необходимо!.. А я – еще важнее!.. Ну – нет! Меня надо в первую голову! – молчаливо кричат они и требуют, чтобы всё внимание было им отдано – безраздельно. – Тебе совсем некогда писать письмо. И ты, собственно говоря, не знаешь, что написать в письме. Тебе нужно сейчас написать меня, а то я уйду безвозвратно. Ну, живей-живей! Перо готово. Скорей подбирай неуклюжие рифмы!..

– Там тоже свет и тепло ушли безвозвратно, там – важнее, – возражаю я. И слушаюсь все-таки, чтобы не писать письма. И рука выводит неровные строки:

Ах, зачем я больная! – Не смейтесь! – Тоскливо…
Я игрушек и сказок хочу!
В этот мир, где всё пестро-раскрашено, криво…
Неподвижно… а движется… Чу!..

И т. д.

А там – надо урок учить английский… Ах, да мало ли еще чего?!. И – письмо до сих пор не написано. Я не могу…

Что-то нелепое и тяжелое налегло… Пришел бы кто-нибудь! Так хорошо бы и спокойно посидеть! Поговорить о чем-нибудь – тепло, серьезно. Только – не об окружающем, не о политических моментах и вопросах…

Пойти, что ли, куда? Я не могу больше без людей!..

Концерт. Но в Церкви?!. Рояль – на месте Жертвенника, рояль – на месте Престола…406 Там, где когда-то высокая красота чудесных слов возвышала душу, где когда-то (так недавно еще!) звучало: «Слава Тебе, показавшему нам Свет! Слава в вышних Богу!..»407 Совершалось Таинство. Хоть на мгновенье становился (человек) детски чистым. Простота и торжественность таились вокруг…

Музыка – тоже служение Богу. И композиции – тоже Таинство. Но пойти – и услышать там, на этом месте у рояля: «Я жду тебя!.. В восторге сладострастья…»?!.408

И – подползает тоска. Обратно отдаются билеты…

Но могу ли я снова остаться одна с этой фразой: «Нина, мамочка у нас умерла…»?!. Сил нет!.. А тут еще – эта глупая трещотка Борис!.. И – нудные мелочи обыденной жизни…

Иду к Лиде (Лазаренко-Гангесовой). Пусть – хоть заражусь «испанкой»!..409 «Испанки» уже нет. Есть – сухой плеврит. У Лиды – какая-то маленькая пожилая дама: гостья, странно напомнившая ростом и лицом (хотя сходства очень мало, особенно – в лице) – мою «старушку-генеральшу», а голосом – Ольгу Ильиничну Шкляеву. Гостья – и далекий взгляд. Странно помолодевшее лицо. Странно, что я говорю об этом: Лида же такая молоденькая! Но – это уж так. Только – объяснить трудно…

Ну – конечно: обо мне «сегодня думали», меня «ждали», меня «видели во сне»… Сегодня – «особенно тяжело»… Ведь – «все кульминационные точки всегда связаны со мной»…

Мы говорим с «Полинькой», с гостьей. Мы «смотрим» какую-то книжонку – с картинками… Нам тяжело. Каждой – от своего… Горя?.. Нет, это что-то хуже…

– Надо на всё смотреть в исторической перспективе: всё – пустяки в сравнении с вечностью…

– Я часто говорю себе так. Только…

– Да: только… Вот и убеждаешь себя, что всё это – буря в стакане воды…

Это были удивительные минуты, когда казалось, что там, в неведомой стороне, за словами – сердце понимает и говорит с другим…

Вчера (28/15 октября) была на телеграфе. Как я далеко ушла уже от жизни этих дежурств, от тех, кто там живет! Там все – уже не только чужие, а даже незнакомые. И место за (пишущей) машинкой – не мое место… Не надо возвращаться туда! Это был необходимый этап – в моей материальной и душевной жизни. Но он пройден… Только – жаль его, Ло… Но может быть, и он почувствует при встрече как-нибудь, что я от него уже далека, что то (время) осталось в прошлом. И потому – прекрасно…

Только что пробежала кое-какие записи о «той» жизни в этой тетради. Какие они наивные! И ведь жила тогда именно такими чувствами и словами такими думала. А теперь – каким ребячеством кажется!..

Как много потерь!.. Но почти с каждой связано какое-нибудь приобретение. Часто – очень ценное. Только вот последняя, петроградская, имеет следствием разрушение…

Алексей Николаевич (Юдин) – на девятый день смерти Екатерины Александровны (Юдиной) – умер в больнице от холеры. Сейчас я узнала… Сейчас… Холодно… Всё дрожит внутри…

Какая бессмыслица!..

26 октября, пятница

Сегодня так много перебывало кого. Первый – Валерий Павлович Оботуров. Это… это… Ну, я не знаю: предположим, что это – жених «Зинки-Зелья». И он два месяца сидел в тюрьме. Худ, как только может быть худ человек. Это – скелет, обтянутый кожей. И в глазах его – ужас. Я раньше никогда не понимала, что ужас может жить в глазах дольше мгновенья.

Он (Оботуров) писал нам два раза, а мы ничего не получали. И столько там (в тюрьме) было таких, кто ничего не получал – кроме казенного полуфунта хлеба!..

Так тяжело… Если бы знать, к кому никто не ходит! Их почти всех выпустили – третьего дня (23 октября?). И Федора Васильевича Маякова, и «Василька» – Василия Яковлевича Васильева410. Муся прибегала тогда же – задыхается, торопится, слова глотает: